Чужая жена – потемки
Шрифт:
– А… А мы где? – почему-то шепотом спросила Дина, когда Кузьмин достал из кармана штанов ключ и начал отпирать дверь.
– Мы-то? – Он покосился на нее, со вздохом отобрал у девушки громоздкую сумку, втолкнул в прохладную прихожую. – Мы дома, дылда. Дома! Входи, осматривай помещение. Обживайся.
Квартира была двухкомнатной. Большущая кухня с громадным окном и широченным подоконником. Дине тут же захотелось перетащить на этот подоконник все фиалки из подъезда. Больно уж пусто на нем было. Ничего, кроме стопки газет и каких-то бумаг. Старенький пузатый холодильник «Мир» в дальнем углу. Раковина чугунная,
– Миленько, – пробормотала Дина себе под нос и пошла осматривать комнаты.
В гостиной, достаточно просторной и светлой, стояли два посудных шкафа с пустыми полками, в одном серванте, правда, виднелась полупустая бутылка виски и два низких толстостенных стакана. Большой диван с горой ярких подушек. И пять точно таких же, как и в кухне, стульев, выстроившихся вдоль стены.
В спальне было полно мебели, но все какой-то разномастной. Шкаф – дорогой, огромный – темная вишня. Комод рядом с ним – намного светлее и совсем из другой оперы. Два пуфа, оба из разных гарнитуров. Широченная кровать с балдахином (!).
Но главным предметом обстановки в спальне оказался худосочного вида мужичок, раскинувшийся на простынях под балдахином.
– Господи! – ахнула Дина и попятилась, плотно прикрыла дверь и обернулась к Кузьмину, растянувшемуся на диване. – Кто это?!
– Где? – Он лениво приоткрыл один глаз.
– В спальне! Там кто-то спит!
– Кто?
– Мужчина! Весь… такой… – она помахала растопыренными пальцами в воздухе. – Расписной! Он… Он весь в татуировках, Данила!
– Ай! – охнул он притворно и прикрыл рот кончиками пальцев. – Что вы говорите?! Мужчина, в наколках, в моей спальне?! Ужас какой!
– Прекрати идиотничать, – Дина со вздохом опустилась на один из стульев у стены.
В том, что разукрашенный татуировками мужчина, беззаботно почивавший под балдахином, имел уголовное прошлое, она почти не сомневалась. Не к клубу же фанатов какого-нибудь известного рэпера он принадлежит, в конце концов! Там все загорелые, накачанные, с серьгами в ушах. Этот – бледный, лысый, ребра обтянуты кожей; в сатиновых черных трусах и со страшными мозолями на огромных ступнях.
Уголовник! Как пить дать уголовник! Вопрос – что он делает в кровати Кузьмина – оставался открытым. Хотя…
Кому, как не этому расписанному под пасхальное яйцо дяде – она углядела купола с крестами на его боках, – совершать заказные убийства?! Кузьмин поумнел за годы тюрьмы, сам теперь никуда не полезет. Наверняка, да что там – стопроцентно, в койке мирно посапывает тот самый мужик, который и на даче всех убил, и начальника ее тоже грохнул.
Вот попала! Вот она попала, дура!!!
– Кто он, Кузьмин? Убийца, да?!
Дина смотрела на свои ладони с четкими ровными линиями, обещавшими ей когда-то спокойную сытую жизнь с мужем и тремя детьми. Это все ей преподавательница философии «предрекла»,
Помешана была тетя на хиромантии, совершенствовалась постоянно, что-то изучала, даже на симпозиумы какие-то летала за границу. Интересно, а сегодняшнюю ситуацию она видела на ее ладони или нет? Если видела, почему смолчала? Если нет, то грош цена всем ее изучениям и предсказаниям!
Какая, к черту, спокойная сытая жизнь?! Дина… она же без работы, без жилья, в кошельке пусто, на банковской карте – почти пусто. Какой муж, какие дети? Ее окружение теперь – сплошные уголовники, чье общество вряд ли может обещать ей долгую жизнь.
– Это мой друг, – неожиданно отозвался Кузьмин минут через десять, устал, наверное, изображать сонную негу. – Друг, который помог мне выжить там, куда ты меня отправила посредством своего болтливого языка и куриных мозгов. Ох, дылда… Если бы не он, меня теперь на свете не было бы вообще!
Лучше бы и не было, чуть не ляпнула она. Некому тогда было бы убивать супругов Иванцовых, ее начальника, никто ее не сфотографировал бы – как она склоняется над убитыми, как пытается повернуть тело мертвого Иванцова. Да ничего вообще бы тогда не было! Она бы передала эту чертову коробку из рук в руки и забыла бы на веки вечные и о дачном поселке, и вообще обо всем!
Коробка! Она о ней как-то и забыла совсем. И странное дело: она совсем не помнила – рассказывая свою страшную историю Кузьмину, – обмолвилась она о коробке или нет? Если да, то почему он не заинтересовался этим всерьез? Если нет, то надо молчать и дальше.
– Ты вообще когда-нибудь способен будешь простить меня или нет?
Дина взглянула на него.
Красивый, хорошо тренированный и, можно было бы добавить, довольный жизнью парень, если бы не постоянная настороженность в его взгляде. В этом, надо думать, тоже она виновата? Кузьмин лежал на подушках, разбросав ноги и закинув руки за голову. Он вздрогнул, услышав ее вопрос, но не повернул голову в ее сторону. Продолжал смотреть, не мигая, в потолок.
– Данила, я задала тебе вопрос.
Зачем-то она встала со стула и пошла к дивану.
Зачем? Что ее подтолкнуло? Отсутствие разума. Куриные мозги, как сказал только что Кузьмин. Больше никаких причин не было, похоже.
Села с краю, уставилась на его загорелый твердый живот, обнажившийся, потому что рубашка его задралась. Поползла глазами выше, нашла подбородок, слегка тронутый щетиной. Рот, сомкнутый в одну тугую линию. Глаза, не мигавшие и искавшие ответ где-то на потолке. И захотелось…
– Что ты делаешь, дылда?! – Он поймал ее руку еще до того, как она успела дотронуться до его щеки, когда она потянулась к ней, поддавшись очередному непонятному порыву.
– Я? – Она смутилась. – Не знаю.
– А я тебе скажу, что ты делаешь, – Кузьмин осторожно потянул ее за руку на себя. – Ты пытаешься меня соблазнить, дылда! Смешно и неумело! Ты же… Ты же такая дура, дылда!
– Отстань, урод!
Она начала вырываться, но безуспешно. Кузьмин рывком уложил ее рядом с собой, развернулся и навис над ней, рассматривая ее лицо с наглой понимающей улыбкой. Она видела, как бьется жилка на его загорелой шее. Слышала его дыхание, сдержанное и вполне спокойное. Ей бы так научиться дышать, когда он рядом!