Чужестранцы
Шрифт:
Приезжие прибыли часов в десять вечера, заперлись в номере и стихли. Они даже не требовали самовара.
– - Устамши с дороги... Поди, завтра до обеда продрыхнут!
– - с удовольствием говорил Ванька, не любивший лишних хлопот и раннего вставания... И Ванька спал, храпел в позе внезапно убитого человека. Евгений Алексеевич вернулся очень поздно и тоже не тревожил Ваньки, но пришел вахмистр, громаднейший человек с усами, Стратонов, и потревожил Ваньку. Растолкав и подняв Ваньку с дивана, Стратонов отвел его в угол, к окну, и стал тихо и таинственно
– - Ничего себе, не скандалит, -- позевывая во весь рот, аттестовал Ванька приезжего.
– - Чем занимается?
– - Кто его знает... Никак спит...
– - Кто-нибудь приходил?
– - Незаметно что-то... Покуда кроме вас никого, кажись, не было.
– - Гм... все-таки, того... понаблюди...
– - Ладно, -- сладко потягиваясь, ответил Ванька.
Стратонов стукнул шпорами и вышел, а Ванька брякнулся, как колода, на диван и через пять минут снова храпел... Надо сказать, что Ванька обладал феноменальною способностью спать. В немногие часы бодрствования он казался ненормальным: тупые посоловелые глаза, выражение недоумения во взоре, вялость в движениях и притягательная сила дивана весьма наглядно свидетельствовали о том, что сон для Ваньки -- то же, что вода -- для рыбы...
Когда висевшие в коридоре часы прокуковали девять, дверь из номера пятого приоткрылась.
– - Человек!
– - крикнул приезжий. Мягкий баритон его гулко пронесся по пустынным коридорам.
Ванька сквозь сладкую дрему слышал окрик, но не поднялся с дивана, а только слегка приоткрыл глаза и шевельнул одной ногою. Ванька поднимался с дивана обыкновенно после трех-четырех окриков, когда в голосе звавшего ясно слышались уже раздражение и угроза. Но так как в этом окрике ни того, ни другого не было, то Ванька продолжал спать, с каждым окриком лишь полуоткрывая глаза и дрыгая ногою. И, вероятно, он вовсе не встал бы, если буфетчик, спустившись на площадку, где стоял диван с Ванькой, не ткнул бы последнего в бок и не сказал:
– - Сдох ты, что ли?..
Тогда Ванька моментально, словно от электрического удара, приподнялся на диване, почесался и, не говоря ни слова, побежал вверх по лестнице.
– - Потрудитесь подать самовар!
– - попросил приезжий, когда Ванька, войдя в номер, встал, как вкопанный, и вопросительно устремил на него свои оловянные глаза.
– - Сею минуту!
– - отчеканил Ванька и, моргнув бровью, повернулся, чтобы выйти.
Приезжий остановил его:
– - Как мне найти здесь некоего Рябчикова?
Ванька не понял вопроса и предупредительно ответил:
– - Рябчиков не держим: тухнут-с. Соляночку московскую, биточек, щи ленивые можно-с...
Приезжий ухмыльнулся и, видя, что Ванька продолжает стоять с устремленными в одну точку глазами, махнул рукою.
– - Девять, кажется, пробило?
– - спросил он вдогонку Ваньке. Тот остановился и, немного замешкавшись, не без труда объяснил, что хотя и пробило девять, но что это все одно, что десять, так как кукушка кричит на один час меньше, чем бы следовало
– - Девять, примерно, прокукует, а десятый только так, скрипнет; оно и показывает словно десять. Механизма попорчена...
Спустя десять минут Ванька опять уже лежал на диване, и для того, чтобы подать приезжему самовар, буфетчику пришлось опять проделать такую же штуку, т. е. сойти к дивану и ткнуть Ваньку.
– - Что ты, словно мертвый! Будет дрыхнуть-то, -- сердито заметил он Ваньке.
– - Три ночи, Митрий Митрич, не спал как следует, -- оправдываясь, проговорил на ходу Ванька и сердито забурчал про себя: "дадите вы уснуть! ни днем, ни ночью спокою не знаешь"...
С чувством затаенной неприязни к приезжему принес Ванька в 5 поднос с посудой, подал самовар и сердито нахлобучил на него камфорку.
– - Сходите за булками!
– - попросил приезжий.
Ванька долго ходил за булками, хотя булочная была в соседстве, и вернулся опять недовольный. Но когда барин не взял от него сдачу, Ванька умиротворился:
– - Горяченький еще!
– - сказал он, тыкая пальцем в булку, и хотел было выйти из номера, но тут ему вспомнилось Стратоновское поручение понаблюсти, -- и он замедлил. Взяв щетку, Ванька стал лениво гладить ею пол с облезшею желтой краской и изредка поглядывать на барина.
Приезжий сидел у окна и читал газету. Он был высок, худощав, с продолговатым лицом, впалыми щеками и с большим изрезанным морщинами лбом; длинная борода клином и большие темные волосы, откинутые назад и небрежно рассыпавшиеся, -- делали это лицо еще более вытянутым и худым, а большие серые глаза и прямой правильный нос придавали этому лицу какую-то странную привлекательность, кладя на него отпечаток грусти, ума и вместе с тем гордости. Это было одно из тех лиц, при встрече с которым кажется, что вы где- то встречали уже это лицо, что оно хорошо знакомо вам...
Ваньке это лицо не внушило особенного доверия. Бархатный пиджак, длинные волосы и оседланный золотым пенсне нос, -- все это сбивало Ваньку с усвоенных им понятий о людях: "дьячок -- не дьячок, а пес его знает, из каких он"...
Порывшись в дорожном чемодане, приезжий вытащил что-то завернутое в бумаге. Ванька насторожился. Приезжий развернул бумагу и заварил чай.
– - Зина, вставай-ка! Самовар -- на столе, булки -- горячие, -- громко произнес приезжий.
– - Не хочется, Володя... у-у-ух!..
– - ответил из-за ширм ленивый женский голос.
– - Будет спать... Пора.
– - Какое уж теперь спанье!.. Обед скоро, -- заметил Ванька.
Приезжий от нечего делать взял в руки афишу, в которой были завернуты принесенные Ванькой булки и стал ее прочитывать.
Это было объявление о живых картинах в пользу "Мизернкордии".
"Бисмарк -- З. П. Рябчиков".
Неужели это -- он, брат Зины? Тот самый, которого им предстоит разыскать?
– - Зина!
– - Что?
– - Кажется, я нашел твоего Захара Петровича...
– - крикнул приезжий и расхохотался.