Чужие грехи
Шрифт:
— Не чепуху, а правду говорю, сказала Софья. — Вонъ у васъ блье-то прохудилось…
— А! Это вы изволите подтрунивать надъ бдностью моего туалета, сказалъ Петръ Ивановичъ, смясь.
— Нтъ, не подтруниваю, а сержусь на васъ! сказала Софья. — Если-бы вы деньги-то берегли да цну имъ знали, вы-бы и сказали: «Софья Ивановна, пересмотрите мое блье да зашейте маленькія дырочки, чтобы изъ нихъ большихъ не сдлалось, а то мн новыя сорочки покупать придется, капиталовъ-же на это лишнихъ не припасено». Такъ нтъ, рвете себ сорочки; изорву, молъ, не велика важность, новыя куплю, намъ деньги ни почемъ.
— Ну, это не оттого,
— А простыню вчера тоже, поди, отъ несообразительности сожгли папиросой? спросила Софья.
— А это отъ неосторожности, съ комической внушительностью пояснилъ Петръ Ивановичъ. — А ужь вы-то, я думаю, бранили меня, бранили, когда вамъ объ этомъ доложили?
— Бранила, бранила и еще бранить буду! сказала Софья.
Она опустила свое шитье и сложила на колняхъ руки.
Петръ Ивановичъ сидлъ противъ нея, облокотившись руками въ колни и опустивъ на ладони подбородокъ. Оба они смотрли другъ на друга вполн дружески и говорили совершенно спокойно.
— Отчего-же вы прожгли простыню-то? спросила Софья.
— Папиросу курилъ въ постели и задремалъ съ нею, отвтилъ точно на допрос Петръ Ивановичъ.
— А пепельницы разв нтъ въ комнат? допрашивала Софья.
— Въ комнат есть, а на постели не было, такъ-же пояснилъ онъ.
— А взять нельзя было? продолжала допрашивать она. — Разв это порядокъ? Лнь сдлать все, какъ слдуетъ, вотъ вещи и портите!
— Ужь очень вамъ жаль этой простыни? проговорилъ Петръ Ивановичъ съ улыбкой.
— Не простыни жаль, а васъ жаль! сказала Софья. — Вдь если вы всю жизнь такъ жить будете, такъ весь вкъ только и будете добро даромъ изводить. Польза-то отъ этого кому? Купцамъ разв благодтельствовать хотите: я, молъ, добро изводить буду, а они пусть, молъ, больше продаютъ. Такъ этакъ-то вонъ у насъ одинъ сынъ откупщика прямо бумажки жегъ: возьметъ это деньги, свернетъ въ трубочку да папиросы и закуриваетъ. Хорошо? И капиталы у васъ, что-ли, наслдственные есть, что сегодня сорочку отмызгать въ тряпки можете, завтра простыню папиросами сжечь, тамъ галстухъ на полу гд-нибудь вывалять, какъ тряпку, а потомъ на шею одть…
Петръ Ивановичъ расхохотался звонкимъ молодымъ смхомъ.
— И галстуха не забыли? воскликнулъ онъ. — Вс грхи припомнили.
— Да какъ-же не припомнить! сказала Софья. — Намедни прихожу къ вамъ, а вы мечетесь по комнат. «Что, говорю, стряслось?» «Галстухъ, отвчаете, проклятый, затерялся, полчаса не могу найдти!» Стала искать, а онъ подъ кроватью валяется. Нашли для него мсто!
— Грхи, грхи все, Софья Ивановна! шутливо проговорилъ Петръ Ивановичъ, едва сдерживая свой смхъ.
— Да грхи и есть! подтвердила она серьезно. — Не пріучили васъ съ дтства-то къ акуратности, къ опрятности да къ порядку, вотъ вы и вышли лодыремъ. Ей Богу! Вдь вотъ будете своимъ домомъ жить, женитесь, такъ жена да прислуга наплачутся съ вами. Хуже чмъ за самыми важными господами ходить за вами придется.
— Ну, ужь будто и такъ! смялся Петръ Ивановичъ.
— Да это врно! утвердительно сказала Софья. — Или ходи да прибирай за вами, или въ грязи потонете да оборванцемъ ходить будете. И какъ это вамъ самимъ не надостъ каждый день то то, то другое искать: сегодня карандашъ завалился куда-то, завтра книгу чуть не въ грязномъ бль искать будете; а тамъ, глядишь,
— Совсмъ, значитъ, мужикъ неумытый? сказалъ Петръ Ивановичъ.
Софья вдругъ загорячилась.
— Ну, вы съ мужиками-то не ровняйтесь! проговорила она. — Это напрасно! Много ихъ есть такихъ-то неотесовъ, что хуже свиней живутъ, такъ за это ихъ хвалить нечего да и говорить то, судя по нимъ, нельзя, что весь народъ такъ живетъ. Вы вонъ посмотрите, какъ многіе малороссы живутъ — любо-дорого: и чистота, и порядокъ, и хатка, какъ игрушечка, блая. Тоже вонъ къ молоканамъ загляните: и чистоплотный, и степенный народъ. А то-же вдь мужики, чай, не изъ князей вышли, не за мамушками и нянюшками росли. Да вонъ у меня сестра и по сю пору здсь живетъ, за мужикомъ замужемъ, а взгляните, какъ въ изб-то у нея все ведется, какъ дти ходятъ — у просвирни, когда просфоры печетъ, поди, чистоты меньше… Нтъ, вы поприглядитесь да поприслушайтесь, такъ и не станете хвастать, что на мужика своимъ разгильдяйствомъ похожи: мужикъ мужику рознь, а на самаго лядащаго изъ нихъ походить тоже небольшая честь.
Петръ Ивановичъ молча слушалъ ее и любовался оживленіемъ симпатичной ему женщины. Онъ уже узналъ, что Софья, какъ это ни казалось странно, всегда волновалась и горячилась, какъ только заходила рчь о важныхъ господахъ или о простомъ народ: обидть въ разговор важныхъ баръ или простыхъ мужиковъ значило вызвать цлую бурю со стороны этой старой служанки.
— Нтъ, все это оттого, что домовитости въ васъ нтъ, спустя минуту, продолжала Софья, — въ семь вы, видно, не жили, горя съ ней не испытали…
— Ну, можетъ быть, горя-то и хватилъ на свою долю, вставилъ Петръ Ивановичъ.
— Это вы про то, что въ бурс-то васъ скли? засмялась Софья. — Такъ это горе до первыхъ новыхъ вниковъ зажило. Нтъ, голубчикъ мой Петръ Ивановичъ, не это горе осторожнымъ, домовитымъ да осмотрительнымъ длаетъ, а то горе, когда въ семь хлба мало да когда человкъ пріучается не крошить его даромъ да по полу не раскидывать. Вотъ вы, поди, знаете, что люди простые говорятъ дтямъ: «хлбъ даръ Божій, его грхъ на полъ бросать». Ну, такъ вотъ эту самую поговорку-то, врно, тогда люди и придумали, когда хлбъ у нихъ былъ на исход.
Петръ Ивановичъ не спускалъ съ Софьи глазъ, сдлавшихся такими задумчивыми и ласковыми, какими они не часто бывали у него. Его и подкупалъ, и удивлялъ здравый смыслъ этого простого человка.
— Вы забыли, видно, Софья Ивановна, что и я бдной матери сынъ, замтилъ онъ.
— Да только не у нея вы выросли; сами-же говорили, что она по людямъ жила, чтобы васъ поднять на ноги, сказала Софья. — Вотъ васъ и не научили крошекъ хлбныхъ на полъ не сорить… Да такъ-то и во всемъ, въ бдной да въ хорошей семь человкъ заботливымъ да болющимъ о всякомъ добр длается, продолжала она развивать свою мысль. — Лоскуточекъ найдетъ — спрячетъ, наберется ихъ много, глядишь, и одяло вышло. Пришелъ домой — хорошую одежду снялъ да затрапезную надлъ, чтобы на работ даромъ не драть того, что не легко досталось. Вы вонъ пройдитесь по деревн: богатую семью отъ бдной не сразу отличите, потому иная семья въ грязи тонетъ, а деньги въ кубышку прячетъ; хорошую-же, согласную семью сейчасъ отличите отъ дурной да несогласной: у первой и порядокъ есть, и дти умыты да причесаны, а во второй…