Чужие грехи

Шеллер-Михайлов Александр Константинович

— А хорошо у васъ здсь! проговорилъ учитель, всматриваясь куда-то въ даль.

— Тихо здсь, отвтила Олимпіада Платоновна.

«Тихо здсь» — эти слова часто приходили на память учителю потомъ, когда онъ сдлался уже вполн своимъ человкомъ въ Сансуси, когда онъ уже вполн освоился съ порядками этой жизни. Эта тишина вліяла такъ успокоительно на наболвшіе среди столичной суеты нервы; она пробуждала какое-то благодушіе и словно примиряла людей и съ жизнью, и съ ближними; при ней дни, похожіе одинъ на другой, какъ дв капли воды, стали пролетать какъ-то незамтно, словно безслдно и люди невольно дивились: «Господи, вотъ ужь и весна прошла!»… «Не успли оглянуться, а ужь и лто кончается!» И какъ-то не врится имъ самимъ, что они уже прожили здсь нсколько мсяцевъ, что лто дйствительно кончается, что наступаетъ глухая осень, съ мелкимъ, зарядившимъ надолго дождемъ, съ темными, длинными вечерами. А между тмъ дйствительно холодный, рзкій втеръ нагоняетъ массы темныхъ, густыхъ тучъ на небо; солнце проглядываетъ изъ-за нихъ все рже и рже и почти не гретъ; садъ и лсъ теряютъ свой послдній пожелтвшій уборъ; въ поляхъ кончаются крестьянскія работы, деревенскіе дома по сосдству съ Сансуси пустютъ. Да, это осень, глухая осень, отдаляющая еще больше деревни отъ городовъ, вносящая въ деревенскую жизнь еще

боле однообразія, окружающая деревенскихъ жителей еще большимъ затишьемъ…

Такое полное затишье наступило осенью и въ Сансуси. Кто гостилъ здсь лтомъ, т ухали, новыхъ гостей въ непогодливую пору ждать нечего; въ дом все стихло, какъ будто уснуло. Только мужики да бабы заглядываютъ «къ кормилиц-барышн» со своими нуждами, со своими просьбами. Маленькій домашній кружокъ княжны Олимпіады Платоновны сомкнулся еще тсне, какъ бы сознавая, что именно теперь для него начинается та жизнь, которою ему придется прожить нсколько мсяцевъ, жизнь тихая, однообразная, немного скучная и легко выносимая только въ томъ случа, если между людьми, заброшенными на долгіе мсяцы въ одно гнздо, царствуетъ полное согласіе и полный миръ.

Княжна Олимпіада Платоновна, Евгеній, Оля, гувернантка и учитель — вотъ т лица, изъ которыхъ составился этотъ семейный кружокъ. Здсь, въ глуши, въ деревн, гд простота отношеній является однимъ изъ естественныхъ условій жизни, нердко являлась въ этомъ кружк и Софья: правда, она не присаживалась къ камину вмст съ господами, она не принимала прямого участія въ ихъ разговорахъ, но она нердко шила здсь, нердко забавляла дтей, нердко говорила о томъ, о чемъ ее спрашивали. Порой присоединялся къ кружку деревенскій священникъ, отецъ Андрей, подчасъ заглядывала сюда и его жена, матушка Прасковья Петровна: обитатели большого дома видимо были рады каждому живому человку и старались быть терпимыми, не справляясь о послужныхъ спискахъ, о геральдическихъ особенностяхъ, объ окраск убжденій входившаго въ домъ лица. Старая, жившая довольно долго у кого-то изъ родственниковъ Олимпіады Платоновны гувернантка дтей, миссъ Ольдкопъ, очень чопорная и очень гордая по натур, говорила, что отношенія Олимпіады Платоновны къ Софь ее трогаютъ, напоминая ей ея родину, гд тоже въ истинно аристократическихъ фамиліяхъ относятся съ крайнимъ уваженіемъ къ старымъ слугамъ. Отецъ Андрей, человкъ довольно консервативныхъ убжденій, не особенно доврявшій новымъ порядкамъ, косившійся на коренныя реформы, совершавшіяся въ то время, недолюбливавшій слишкомъ горячую молодежь, только что окрещенную названіемъ «нигилистовъ», добродушно и снисходительно выслушивалъ разныя молодыя увлеченія юнаго учителя дтей, замчая вмсто всякихъ рзкихъ споровъ: «молодыя дрожжи бродятъ, пока не перебродятся». Самъ этотъ юный учитель «изъ семинаровъ», какъ онъ самъ выражался, обыкновенно угловатый и неловкій, иногда безтактный и рзкій, и отца Андрея находилъ «мужикомъ со смкалкою», и Олимпіаду Платоновну признавалъ «за бабу съ придурью, но сердечную», и въ мисъ Ольдкопъ видлъ «основательность», а Софья, которая бранила его и распекала, какъ школьника, при каждомъ удобномъ случа,- Софью онъ даже совсмъ «полюбилъ», потому что она «душа-человкъ». Олимпіада Платоновна еще боле снисходительно относилась ко всмъ окружавшимъ ее теперь лицамъ, отдыхая отъ всхъ тревогъ, дрязгъ и непріятностей шумной столичной жизни: она, смясь, замчала, что вс они точно сплись и что «дисонансовъ не выходитъ даже и тогда, прибавляла она шутливо, обращаясь къ учителю, когда вы продавливаете мои стулья и ругаетесь».

— А матушку-попадью вы, ваше сіятельство, и забыли? Разв она не дисонансъ? Ха, ха, ха! смялся молодымъ шумнымъ смхомъ «семинаръ».

— Она не дисонансъ, а вечернее прибавленіе къ утреннимъ газетамъ, мтко замчала Олимпіада Платоновна.

И дйствительно, матушка-попадья, женщина здоровая, сытая и, повидимому, вполн довольная судьбой, какъ-то не могла слиться съ мирнымъ кружкомъ Олимпіады Платоновны: она вчно волновалась, вчно откуда-то приносила невообразимыя новости, вчно на кого-то жаловалась и кого-то бранила; хотя — что и было характерно въ ея жалобахъ и брани — вс, выслушавъ терпливо до конца ея желчныя выходки, только переглядывались между собою и какъбы спрашивали въ недоумніи другъ у друга: «да за что-же это она сердится?» При ея появленіи прерывалось чтеніе, смолкали толки по поводу газетныхъ извстій, стихали пренія объ отвлеченныхъ вопросахъ, такъ какъ матушкапопадья всегда умла каждый разговоръ, каждую тему свести на какой-нибудь частный и чисто личный примръ. Читался-ли какой-нибудь романъ, матушка-попадья прерывала чтеніе восклицаніемъ:

— Да вотъ у помщика Поликарпова сынокъ-то ни дать, ни взять такой-же былъ!

И затмъ слдовала цлая исторія про сынка помщика Поликарпова съ такими подробностями, которыя, вроятно, никогда не снились даже ни самому помщику Поликарпову, ни его сыну. Начинались-ли толки о польз грамотности для народа, матушка-попадья тотчасъ же прерывала отвлеченныя разсужденія восклицаніемъ, обращеннымъ къ мужу:

— А помнишь, отецъ, какъ насъ Иванъ Безухій обворовалъ, тоже грамотей былъ!

И затмъ слдовала исторія продлокъ Ивана Безухаго, бывшаго грамотеемъ, и исторія еще большихъ мошенничествъ его отца, Петра Безухаго, который грамотеемъ однако же не былъ.

Сначала матушка-попадья нсколько ошеломляла присутствующихъ доказательствомъ своей неистощимой наблюдательности и сердила ихъ, прекращая своими исторіями про помщиковъ Поликарповыхъ и про Ивановъ Безухихъ интересные чтенія и разговоры. Но мало помалу общество убдилось, что у него впереди предстоитъ такъ много вечеровъ, что ихъ хватитъ и на чтенія, и на дебаты, и на слушаніе исторій матушки-попадьи, и къ матушк-попадь, къ этому «вечернему прибавленію къ утреннимъ газетамъ», стали относиться безъ раздраженія, а напротивъ того старались даже втягивать ее въ разсказы. Въ этомъ случа юный учитель отличался особенною способностью заставлять матушку-попадью разсказывать именно то, что ему или кому нибудь изъ ихъ кружка хотлось услышать въ данную минуту. И что это были за разсказы! Если бы человкъ прожилъ года Мафусаила, то и тогда онъ едва ли бы увидлъ, услышалъ и испыталъ все то, что видла, слышала и испытала матушка-попадья въ сорокъ пять лтъ своего земного странствованія. Она видла «своими глазами» чуть не сотню привидній, при ней заснуло чуть не полсотни лицъ летаргическимъ сномъ, ей пришлось десятки разъ спасаться отъ убійцъ и разбойниковъ «съ такой бородищей», «вотъ съ такими усищами», она не знала числа различнымъ чудесамъ, въ род внезапнаго прозрнія слпцовъ и изгнанія бсовъ изъ кликушъ, — чудесамъ, совершавшимся «на ея глазахъ».

— Если бы она была писательницей,

то она написала бы больше романовъ, чмъ вс настоящіе и будущіе Дюма, вмст взятые, говорилъ про нее учитель.

Въ собраніяхъ маленькаго деревенскаго кружка принимали участіе и дти: они или прислушивались къ чтенію и разговорамъ взрослыхъ или находились около Софьи, играя и слушая ея сказки и разсказы. Имъ жилось теперь хорошо, покойно, уютно и они смотрли такими счастливыми, довольными среди ласкъ и заботъ близкихъ людей, дворни, мужиковъ и бабъ, привтливо смотрвшихъ на барчатъ.

Особенно полюбилъ тишину и правильность этой жизни Евгеній, въ характер котораго все боле и боле развивались сосредоточенность, стремленіе уединяться, читать и задумываться. Боле всего полюбилъ онъ уходить по вечерамъ въ большую старинную залу библіотеки, всю заставленную массивными шкапами съ книгами и отдленную отъ кабинета Олимпіады Платоновны небольшою аркою. Здсь у большаго круглаго стола съ кипсэками, альбомами и илюстрированными изданіями, почти утонувъ въ большомъ вольтеровскомъ кресл, обтянутомъ потемнвшей отъ времени зеленой кожею, съ книгою въ рукахъ, при свт одинокой висячей лампы, мальчикъ готовъ былъ просиживать неподвижно цлые часы, читая и прислушиваясь къ долетавшимъ до него звукамъ разговоровъ въ кабинет. Ему нравилось это затишье, это уединеніе, эта полудремота подъ звуки не совсмъ ясно слышныхъ голосовъ близкихъ людей. Ему нравилась сама эта комната, просторная, величавая, строгая, если можно такъ выразиться, съ ея тяжелымъ лпнымъ потолкомъ, съ ея темными дубовыми шкапами, какъ бы приросшими къ полу, съ ея огромнымъ круглымъ столомъ изъ темнаго же дуба съ крупной рзьбой, съ ея мелкими и крупными, тоненькими и распухнувшими книгами въ кож, въ цвтной бумаг, въ бловато-желтомъ пергамент, съ золотыми, красными и пестрыми обрзами, съ ея висячею лампою, походившею на старинное, почернвшее отъ времени паникадило. Любимою его книгою, посл похожденій Гулливера, сдлалась «Исторія Донъ-Кихота». Онъ еще не понималъ ея глубокаго смысла, но она его всегда трогала; онъ жаллъ бднаго рыцаря печальнаго образа и никогда не смялся, какъ бы ни были комичны похожденія этого человка: комизмъ извстныхъ положеній какъ бы ускользалъ отъ его вниманія и въ его представленіи было только одно сознаніе, какъ печально было въ тотъ или другой моментъ положеніе этого бдняка-авантюриста. Похожденія Гулливера увлекли его, какъ увлекаетъ вообще сказка; въ исторіи Донъ-Кихота онъ увидалъ дйствительную жизнь и вполн врилъ, что все описанное въ этой книг дйствительно случилось, что Донъ-Кихотъ не выдуманный герой, а лицо живое, существовавшее на свт. Любилъ онъ также, когда слабые лучи солнца проникали въ комнаты и играли на зановсахъ, портьерахъ и стнахъ, бродить по портретной галере, заложивъ за спину руки, какъ длаютъ иногда взрослые, и всматриваться въ лица важныхъ старухъ и стариковъ въ напудренныхъ парикахъ, въ шитыхъ кафтанахъ, въ огромныхъ фижмахъ, въ орденахъ и звздахъ. Это были розовыя, широкія, мясистыя и улыбающіяся лица; но несмотря на сытость, на розовыя щеки, на улыбки, вс они внушали уваженіе, вс они какъ будто бы говорили, что они сознаютъ свое значеніе. Сотни разъ слышалъ уже мальчикъ біографіи этихъ предковъ и отъ Софьи, и отъ Олимпіады Платоновны, и даже отъ самого Никиты Ивановича, терявшаго всю свою напускную суровость и неразговорчивость, когда заходила рчь о «покойныхъ господахъ»: Никита Ивановичъ гордился «своими господами» и ихъ предками и оживлялся, говоря объ этихъ князьяхъ, фельдмаршалахъ, канцлерахъ и посланникахъ. Вс разсказы Никиты Ивановича о «старыхъ господахъ» оканчивались однимъ и тмъ же изрченіемъ: «не такъ жили, какъ ныншніе господа живутъ». И сколько ироніи выражалось въ эти минуты и въ голос Никиты Ивановича, и въ его сжатыхъ презрительно губахъ!

— Крупный народъ тогда былъ! говаривалъ въ эти минуты Никита Ивановичъ.

И мальчикъ, всматриваясь въ эти портреты, невольно задумывался надъ вопросомъ, почему прежде народъ былъ крупный.

Эти склонности мальчика, зачитывавшагося рыцарьскими похожденіями Донъ-Кихота и заучивавшаго чуть не наизусть вс мелочныя подробности жизни своихъ отдаленныхъ родственниковъ и предковъ, не только не могли безпокоить никого, но даже не могли показаться никому чмъ-то ненормальнымъ. Сама Олимпіада Платоновна въ годы дтства просиживала въ этой самой библіотек, плача надъ Клариссой Гарловъ или надъ Элоизой, и въ этой же портретной галере впервые сознала, что ея предки прошли житейскій путь не какими нибудь темными личностями, Иванами, непомнящими родства, а были всмъ извстными слугами своей родины, и потому ей было пріятно видть, что въ мальчик развивается тоже сознаніе и что съ этимъ сознаніемъ онъ не уронитъ фамильной чести. Мисъ Ольдкопъ тоже не могла протестовать противъ вкусовъ мальчика, гакъ какъ чтеніе класическихъ произведеній она считала самымъ благороднымъ занятіемъ, а фамильную гордость ставила на степень долга каждаго благороднаго человка, говоря, что Англія потому и сильна, что въ ней есть родовая и фамильная честь у руководителей общества. Конечно, ужь не Софья же, не Никита Ивановичъ могли сказать мальчику, что ему вовсе нечего думать о предкахъ, такъ какъ разсказы о жизни этихъ предковъ и были любимыми толками этихъ старыхъ слугъ.

Читая о геройскихъ похожденіяхъ Донъ-Кихота, слушая разсказы тетки о своихъ знаменитыхъ предкахъ, вспоминая порой о богатырскихъ подвигахъ сказочныхъ героевъ, о которыхъ такъ много разсказывала ему Софья, Евгеній задумывался о жизни и нердко, какъ-то невольно, вспоминалъ восклицаніе тетки: «Ну, теперь хоть отдохнемъ отъ этихъ людишекъ!» Отдохнемъ отъ людишекъ! Что хотла этимъ сказать тетка? Почему съ этими людишками тяжело жить? Мальчикъ задумывался надъ этими вопросами и передъ нимъ проходилъ цлый рядъ образовъ: мелочно-капризная мать, злобно-придирчивый отецъ, вчно сплетничавшая наемная прислуга въ дом родителей, «злючка» кузина Мари, поющая и причитающая «благородная дама» Перцова, вс т мелкія и жалкія личности, отъ которыхъ такъ или иначе страдалъ онъ, Евгеній. Да, это-то и есть людишки, не похожіе ни на Донъ-Кихота, ни на его сильныхъ предковъ, ни на твердую по характеру, внушающую уваженіе Олимпіаду Платоновну, ни на преданную Софью, ни на миссъ Ольдкопъ, которая держится такъ прямо и смотритъ такъ гордо, ни на появляющихся въ дом бабъ и мужиковъ, грубыхъ на видъ, но ласковыхъ и привтливыхъ на дл. Если кто здсь и былъ похожъ на этихъ людишекъ, такъ это матушка-попадья. Но почему-же она похожа на нихъ? «Это мелочная личность», «она вышла изъ того круга, гд часто выработываются такія личности», «она не воспитана и потому немудрено, что она такъ вульгарна», «мелочныя заботы и мелочные интересы хоть кого заставятъ измельчать», — эти фразы онъ сотни разъ слышалъ въ своемъ кружк про матушку-попадью и сталъ приходить къ заключенію, что жизнь въ дом тетки сложилась именно такъ, чтобы въ ней не выработывались «людишки».