Чужое имя
Шрифт:
Оллонов пошарил в кармане, положил на стол снимок. Екатерина Ивановна взяла глянцевитый листок, отошла к окну.
— Да, это он, Кеша. Что же он не написал ничего?
— Кто его знает? Может, спешил, может, еще что. Я вот смотрю на него и тоже вроде — где-то его видел. Наверное, здесь, в районе. А вот фамилию и отчество запамятовал.
— Звягинцев его фамилия. А отчество не то Пантелеевич, не то Панкратьевич, не припомню сейчас.
Посидев еще несколько минут, мы попрощались и вышли на улицу. Надевать лыжи не было никакой необходимости. Во дворе снег еще держался, но вся проезжая часть улицы была исполосована говорливыми
— Запорожец за Дунаем, а Звягинцев за Дунаевым. Интересное кино получается. — Оллонов вдруг остановился и посмотрел на меня в упор. — Не знаю, чем он у вас там занимается, этот Звягинцев-Дунаев, но я бы ему и картошку чистить не доверил. Отравит, прохвост.
— Тут, Николай Спиридонович, не картошкой пахнет...
— Ладно, ладно! Понимаю. И не обременяй меня своими заботами, Васильев. Я все же в отпуске и катаюсь с тобой на лыжах из чисто спортивного интереса. Пойдем к председателю, может, какая оказия есть до Усть-Маи, а то на этом транспорте теперь совсем худо нам придется, — он помахал лыжами и продолжал: — А я так мечтаю попасть в райцентр — если не к обеду, то хотя бы к ужину.
Мы показали председателю свои командировочные удостоверения и удостоверения личности и попросили помощи. Нам в этот день определенно везло. Выяснилось, что с минуты на минуту на лесную деляну в сторону райцентра уходят тракторные сани. Председатель предложил нам позавтракать, но мы предпочитали побыстрее добраться до телефона и, раздобыв охапку сена, с максимальным комфортом устроились на санях.
Я спросил у тракториста, где находится контора леспромхоза. Оказалось, в самой Усть-Mae, а здесь только участок. Ну что ж, значит, до Усть-Маи. Тем лучше.
Трактор лихо съехал по откосу берега и уверенно зашлепал гусеницами по отсыревшему снегу. Солнце пригревало так, что можно было загорать.
— Эх, красотища! — с удовольствием потягиваясь, чуть ли не пропел Оллонов и подозрительно уставился на меня. — Ты никак опять хочешь о чем-то спросить?
— Вы не сердитесь на меня, Николай Спиридонович, но как вы угадали, что они перевернулись на лодке?
— Эх вы, горожане! Как еще осенью можно утонуть, тем более втроем. Не купаться же они ходили.
— А не мог он нарочно перевернуть лодку?
— Звягинцев-то? Вряд ли. Там же был третий. Что же он, на следствии молчал бы?
— Логично, а если...
— Послушай, вещий Олег! Давай помолчим немного. Грейся на солнышке, дыши чистым воздухом и любуйся природой, пока она есть. Скоро здесь понавтыкают драг, совсем другой пейзаж будет. Может, и не хуже теперешнего, но другой. Понял?
— Понял, — сказал я и к своему удивлению заметил, что у меня слипаются веки. Я поудобнее устроился на сене и вскоре заснул. Проснувшись, я не сразу сообразил, где нахожусь. Солнце уже клонилось к вечеру. Сани стояли на широкой накатанной дороге, от которой влево отходила свежая просека. Оллонов о чем-то говорил с трактористом, но голосов не было слышно из-за тарахтения двигателя. Совсем некстати захотелось есть.
Словно угадав мои мысли, подошел Оллонов и сказал: «Здесь всего четыре километра, дотопаем. У Турантаева, наверное, пельмени есть, а?».
Я приканчивал вторую тарелку
— Да, какие же указания, товарищ полковник! Во Львов мне надо лететь, брать этого деятеля.
— Возможно, возможно, лейтенант, — в голосе министра слышалось сомнение. — Но ты не торопись. Начальству все же виднее. Как считаешь?
— Слушаюсь, — сказал я, но, очевидно, без должного энтузиазма, и Турантаев с Оллоновым рассмеялись.
— Кто кому не угодил? — стараясь быть серьезным, спросил Оллонов. — Ты министру или он тебе?
Я пересказал им разговор.
— А что, это мысль, — подхватил Турантаев. — Будем и дальше действовать по субординации. А поскольку я тут старший и по возрасту, и по званию...
— И по должности, — вставил Оллонов.
— И по должности, — Турантаев кивнул головой, — поэтому приказываю: с сегодняшнего дня считать себя моими гостями вплоть до особого распоряжения. Ясно?
— Так точно, — крикнули мы хором, вернее, дуэтом.
Вагин позвонил на следующий день после обеда.
— Скучаешь, Васильев? — поздоровавшись, спросил полковник. — Ну, поскучай еще до вечера. Сегодня разговаривал с твоим начальником. Ничего интересного. Однако про Львов пока забудь. С рейсовым самолетом высылаю для тебя почту. Ознакомься с рекомендациями и отнесись к ним серьезно. — Вагин помолчал, потом сказал, очевидно, улыбаясь: — Будешь возвращаться, привези мне пару куропаток, ладно? А теперь передай трубку Турантаеву.
До семи вечера мы с Оллоновым просидели в квартире Турантаева и обсуждали, что нам дало установление тождества Дунаев—Звягинцев.
Майор Оллонов неторопливо расхаживал по комнате с чашкой крепкого чая и вслух рассуждал:
— Значит, этот Звягинцев выкрал документы Ивана Дунаева и выехал с ними на Украину. Это факт, факт свежий, как бифштекс. Какой же к нему гарнир? Довольно разнообразный. Во-первых, у него, очевидно, были веские причины перестать быть Звягинцевым. Какие — предстоит выяснить. Во-вторых, новые документы оказались на редкость удачными. Паспорт уже выписан с прежнего места жительства — прописывайся, где хочешь. Бывшего владельца паспорта вот-вот должны были призвать в армию, значит, новому «Дунаеву» недолго ходить с липовыми документами. В-третьих, липу эту еще нужно было сделать, то есть, прежде всего, переклеить фотокарточки. Он это сумел и сделал безукоризненно. Следовательно, он не лопух, не дилетант.
— А как же с комсомольским учетом? — поинтересовался я. — Карточку-то высылают только по требованию.
— Правильно, по требованию. Но кто высылает? Райком. А там могли еще и не знать о смерти владельца комсомольского билета, Ивана Дунаева. Но я вообще почему-то склонен считать, что в комсомол он вступил позже, уже в армии. Это тоже надо будет проверить.
— Все это, очевидно, так. Но остается главный вопрос: почему он вообще стал Дунаевым?
— Или, что то же самое, кто он? — подхватил Оллонов. — Вор-рецидивист, скрывающийся от наказания? Сомнительно. Шпион? Если шпион, то чей? Где его успели завербовать и еще сотня-другая вопросов. Насколько я тебя понял, — Оллонов посмотрел на меня, — он после призыва в армию никуда не выезжал. К тому же для вербовки должны быть веские причины. Верно?