Чужой. Чужие. Чужой-3
Шрифт:
— Оно давно принадлежит нашей семье. Правда, прелесть?
— Семейная реликвия. Оно может что-нибудь делать?
Хикс показал ему патрон.
— Он, конечно, не такой, как эти новомодные штучки, но я думаю, ты бы не хотел, чтобы эта штука влетела тебе в физиономию?
Он понизил голос:
— Я всегда держу его под рукой, для близких встреч.
— Мда, действительно, прелесть, — Хадсон с восхищением посмотрел на обрез. — Ты — традиционалист, Хикс.
Лицо капрала осветила улыбка.
— У меня нежная душа.
Впереди раздался голос Эйпона:
— Пошли. Хикс, тебе, кажется, нравится
— С удовольствием, сержант.
Положив старое ружье на правое плечо, капрал легко держал его одной рукой. Палец лежал на тяжелом спусковом крючке. Хадсон оценивающе усмехнулся и направился на указанную ему позицию.
Плотный воздух поглощал огни фонарей. Хадсону казалось, что они пробираются сквозь джунгли из стали и пластика.
В наушниках зазвучал голос Гормана.
— Есть какое-нибудь движение?
Голос был слабым и далеким, хотя компьютерный техник знал, что лейтенант находится всего на пару уровней выше и немного в стороне от входа в процессорную станцию. Он все время следил за шкалой детектора.
— Это Хадсон, сэр. Поблизости ничего нет. Вокруг движется только воздух.
Он повернул за угол и перевел глаза с детектора вперед. То, что он увидел, заставило его забыть о детекторе, о винтовке, забыть обо всем.
Прямо перед ним высилась еще одна инкрустированная стена. Она была испещрена выпуклостями и впадинами, созданными неведомой нечеловеческой рукой, некая уродливая версия роденовских «Врат ада». [18] Здесь находились пропавшие колонисты, заживо замурованные в той же смолистой массе, что использовалась для постройки тоннелей, комнат, шахт. Нижний уровень процессорной станции превратился в кошмар.
18
Роден Огюст (1840–1917) — французский скульптор.
Тела громоздились в невообразимых для человеческого существа позах. Ноги и руки перекручены, а если несчастная жертва не вписывалась в чужую схему и конструкцию, то и сломаны. Головы повернуты под неестественными углами. У многих тел были вырваны куски костей и видна разложившаяся плоть и кожа. Другие были очищены до голых костей. Смерть была для них наградой. Все тела объединяло лишь одно, независимо где бы они ни располагались и как бы ни были помещены в стене: их грудные клетки были разорваны, словно разнесенные изнутри взрывом.
Постепенно собралась вся группа. Выражение лиц было мрачным. Никто ничего не говорил. Среди них не было таких, кому не приходилось бы смеяться перед лицом смерти, но непристойность увиденного была страшнее смерти.
Дитрих заметила не изуродованное тело женщины и подошла к нему. Тело было призрачно бледным и иссохшим. Каким-то чудом женщина почувствовала нечто: движение или чье-то присутствие. Веки ее затрепетали и приподнялись, открыв туман безумия. Послышался глухой, замогильный голос, порожденный отчаянием. Стараясь расслышать слова, Дитрих наклонилась к ней.
— Пожалуйста… убейте меня.
Медтехник отпрянула назад. В ее глазах застыл ужас. В безопасном пространстве корабля Рипли могла лишь наблюдать за этими событиями, кусая костяшки пальцев, но не в состоянии
Замурованную в стене женщину сотрясали конвульсии. Она еще нашла в себе силы закричать, и ее безумная агония утонула в этом долгом жутком вопле. Рипли сделала шаг к ближайшему микрофону, желая предупредить их о надвигающейся опасности, но голос отказал ей.
В ее предупреждении не было нужды. Все эти люди тщательно готовились и изучали диски, записанные ею.
— Огнемет! — рявкнул Эйпон. — Шевелись!
Фрост передал свой огнемет сержанту и отступил в сторону. В то время, когда Эйпон ощутил в руках оружие, грудь умирающей женщины исторгла струю крови. Из образовавшегося отверстия, злобно шипя, появился маленький клыкастый череп.
Палец Эйпона нажал на спусковой крючок огнемета. Еще двое солдат присоединились к нему. Комнату наполнили невыносимая жара и яркий свет, уничтожая стену и стирая ужас, написанный на ней. Коконы и их содержимое плавились и растекались. Оглушительный крик звучал в ушах солдат, пока все не было выжжено до самого конца. Расплавленная стена собиралась вокруг их ботинок в лужи, словно была сделана из пластика. Но запах вовсе не напоминал запах пластика. Это был смрадный запах горелой плоти.
В этой комнате каждый был поглощен стеной и воспламенителями. И никто не заметил подрагивания части другой стены.
VIII
Чужой спал в укромном углу комнаты. Он медленно появился из своей ниши. Дым от горящих коконов и тел наполнил комнату, снизив видимость почти до нуля.
Что-то заставило Хадсона мельком взглянуть на детектор. Его зрачки расширились, и он истошно заорал.
— Движение! Есть какое-то движение!
— Направление? — резко прервал его Эйпон.
— Не могу засечь. Здесь слишком тесно и слишком много других тел.
Голос сержанта стал острым, как лезвие бритвы.
— Не болтай чепухи. Скажи мне, Хадсон, где это?
Техник старался уточнить показания прибора. Вечная проблема с этими полевыми приборами: они, конечно, прочные, но недостаточно точны.
— Кажется, что это и спереди и сзади.
В рубке корабля Горман лихорадочно крутил ручки настройки на мониторах.
— Эйпон, здесь у нас ничего не видно. Что у вас происходит?
Рипли знала, что происходит. Знала, что еще произойдет. Она чувствовала это, как чувствуют в темноте ноги волну, набегающую на песок пляжа. Она обрела, наконец, свой голос.
— Отзовите свою команду, Горман. Уберите их оттуда немедленно.
Лейтенант ответил ей раздраженным взглядом.
— Вы здесь не для того, чтобы отдавать мне приказы, леди. Я знаю, что делаю.
— Возможно, но вы не знаете, что там происходит.
Внизу, на уровне «С», оживало тело чужого. Его биомеханические пальцы заканчивались когтями, способными рвать металл. Покрытые слизью лапы начинали двигаться. Эти еще неотчетливые движения были едва различимы сквозь дым и пар. Но настороженные пришельцы все же заметили их.