Чужой. Сердитый. Горячий
Шрифт:
На какое-то мгновение я ловлю собственное отражение в отображении серванта, и это по-настоящему волнует меня. Мои губы треснуты, лицо пылает от удара, глаза испуганные, платье разорванное и грязное… Как и я сама.
Я не до конца понимаю потребности Гордеева-старшего, но взгляд мужчины пылает, показывая мне, как сильно он жаждет боли, крови и чужое тело. Это так омерзительно, что я будто окунаюсь в болото грехов и грязи, пытаясь выбраться из него, но меня постепенно засасывает на самое дно.
Наверное, все дело было в страхе потерять ребенка. В мыслях
Чтобы дезориентировать главного врага и выиграть время, приходится отключить мозг, и действовать на инстинктах самосохранения. Я отчетливо знаю, что сейчас я неповоротливая, медленная и очень слабая. Но я не последняя идиотка и понимаю, что нужно чем-то существенно отвлечь Виктора Николаевича и пыпаться увлечить между нами растояние.
А отвечь можно только покорностью…
— Не может быть, — мужчина подобрался на диване, внимательно наблюдая за тем, как я делаю решительные шаги ему навстречу и встав справа от журнального столика, сажусь на колени. — Ты точно неглупая пустышка, но сам часто играешь роль марионетки, — Виктор явно не ожидал от меня такой сговорчивости, но, видимо, его это даже огорчило.
Охотник всегда хочет выследить свою добычу, и она еще желанней, когда оказывает признаки сопротивления и хитрости. Сын с отцом до крайности похожи в своих желаниях.
Горячие, немного влажные пальцы, подхватывают мой подбородок, поднимая лицо, заставляя встретить прямой взгляд Виктора.
— Ты смелая девочка, — он опускает руку и тянется к пиджаку. — Распахни, — требует со вспыхнувшим желанием в глазах.
Мне не стоит труда удержать безэмоциональное лицо, но вот мысли — невозможно. Я раскрываю пиджак, приспустив его по плечам, и он падает на пол. Рваное платье оказалось на бедрах, а руками я прикрываю откровенное белье.
— Я все время размышляю, что он в тебе нашел. И знаешь что? Никто из бордельных шлюх и содержанок никогда не посмеет так презрительно смотреть в ответ, как это делаешь ты. Женщины, которых мы желаем, никогда не отказывают, прогибаясь под наши желания, но ты другая. Ненавидишь нас, презираешь, испытываешь гнев… Сложно отыскать такую, как ты, ровно как и воспитать под себя. Я сделал ошибку в молодости, когда сломал мою женщину, но с тобой таких ошибок я не повторю. И ты поблагодаришь меня за подобный уступок. Великодушно поблагодаришь.
Он поднимает пальцы к моей щеке, которую он ранее ударил, и обводит полыхающий след. Затем изучает подбородк и его большой палец цепляет мои губы, размазывая помаду. В этот момент меня преследуют самые отвратительные ощущения.
— Виктор, позвольте мне… — волнительно выдохнула я, нерешительно опуская взгляд вниз.
— Что же ты хочешь, чтобы я позволил? — я различаю его заинтересованность, когда слышу полушепот.
— Удивить вас, — поднимаю взгляд полный надежды. Виктор, явно не ожидавший подобного ответа,
— Тогда приступай, — он выпрямился, с необычайным интересом и внимательностью наблюдая за мной.
Я поднимаюсь на ноги, и для этого приходится упереться в колено Виктора, который не отводит от меня взгляда.
Но даже его пристальное наблюдение и абсолютный контроль надо мной, трещит по швам, когда я хватаю чашку горячего чая и плеснула едва остывшим кипятком в лицо Господина Гордеева.
Он вмиг вскакивает, закрывает лицо руками и шипит.
— Стой! — кричит он мне в спину.
Мне едва удается добраться до входной двери, когда Виктор приходит в себя, догоняет и в цепкой хватке сжимает мой затылок. Он с намеренной силой прижимает меня лицом к двери, заламывая руки. Я ударяюсь лбом об дверь, поморщившись от такого сильного удара.
Мне стоило попытаться сделать хоть что-нибудь… Да, я не смогла бы далеко уйти, но у меня могло получится выйти и закрыть Виктора Николаевича одного в доме. Тогда у меня был бы шанс обратиться за помощью к надзирателям или потребовать отвезти меня в больницу.
Но сегодня я слишком медленная.
— Тупая маленькая сука, ты пожалеешь, что сделала это, — рявкает Виктор в ярости, которая застилает ему глаза.
— Я жалею только о том, что у меня нет возможности сделать вам больно, — срывается с моего языка, когда он, все еще держа мой затылок и запястья за спиной, возвращает в гостиную комнату. — С Ириной вы поступили также — мучили, избивали, насиловали? — спрашиваю я отнюдь не из интереса, а чтобы как можно дольше обороняться от прямого физического нападения Виктора.
— Надо же, он даже рассказал тебе о Ирине. Похоже, что Максим тебе действительно доверял, — усмехнулся Виктор. — Эта дрянь ответила передо мной за все свои грехи и ее уже давно нет в живых.
— Вы — убийца, — высказалась я, вкладывая в это слово все свои эмоции.
— Я — отец, в первую очередь. Рано или поздно я научу сына обращаться с вами как следует. Видимо, Максим еще не до конца в вас разочаровался, но предательство, которое он пережил сегодня, больше никогда не забудет.
Я пытаюсь вырваться, Виктор разворачивает меня лицом к себе, разглядывая плечи, грудь и голый живот, взбудоражено сглатывая. Когда он дергает меня за волосы, я с шипением задираю голову, смотря прямо в жестокие глаза Виктора Николаевича.
— Ни один мужчина, называющий себя отцом, не будет мучить свою жену и собственных детей. Ни один хороший и уважаемый отец не станет желать жену своего сына, обманывать его и насиловать беззащитных девушек. Вы настоящее животное, живущее на одних только инстинктах, подбирающий объедки, — я говорю каждое слово в эмоциональном порыве, заставляя Виктора задуматься об этом…
Но моя новая тактика терпит крушение — взбешенный и униженный мужчина толкает меня от себя прочь, а я, не удерживаясь на ногах, падаю на маленьких журнальный столик, обжигаясь кипятком из чайника и второй чашки, разбивая стекло своим весом, падая на него сверху.