Чжунгоцзе, плетение узлов
Шрифт:
«Сердце мое смятеся… сердце мое смятеся…» — повторял он бездумно. А воображение его рисовало Нежку. «Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя; страх и трепет прииде на мя, и покры мя тма. И рех: кто даст ми криле яко голубине? И полещу, и почию. Се, удалихся, бегая, и водворихся в пустыни»[3], — он рассеянно продолжил совсем другой текст, понял это и замолчал, прислушиваясь к звукам, доносящимся из хлева. «Се, удалихся, бегая…» — повторил он снова. И вздрогнул от ясного твердого сознания того, что нужно скорее уходить. И его смятенное трепещущее естество накрыла спокойная мысль: потом может быть еще труднее. Нежата вздохнул и направился к воротам. Кажется, он даже слышал, как Нежка окликнула его, но чувствовал
Заночевал Нежата в стогу сена, а утром свернул с проезжей дороги на лесную тропу. Он уже второй день шел по лесу, тихому и зеленовато-сумрачному, как Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря. О Нежке он вспоминал теперь как о сладком утреннем видении, прозрачном и томительном, очнувшись от которого становишься легким и свободным, словно деревья после дождя, стряхнувшие с листьев тяжелую воду. Тропинка, петляя, следовала изгибам ручейка, а густой подлесок будто расступался перед ней: ни один куст не протягивал ветки, цепляя путника, ни одно упавшее дерево не лежало поперек дороги. Но Нежата больше удивлялся тому, что не подумал, чем будет питаться вдали от людей. Впрочем, кто-то будто заботился о нем: он находил и пек на углях грибы, в изобилии выросшие после дождя, а малина усыпала кусты вдоль тропы в таком изобилии, что можно было насытиться, не забираясь в колючие заросли. И все же, хотя диких зверей Нежата почему-то не боялся, он чувствовал смутную тревогу, ведь уже вторые сутки ему не попадалось ни души (если не считать белок, ежей и лесных пташек).
В нем дрожало смутное желание услышать человеческую речь, поговорить с кем-то. Нежате вспомнилась беседа с просвещенным купцом, утверждавшим, будто Земля плоская и четырехугольная. И тут же он в мыслях принялся горячо спорить, подбирать доказательства, выискивать примеры. Так увлекся — даже про голод забыл, но почему-то не смог найти ничего достаточно убедительного. Как бы он хотел знать все это! О том, как устроен прекрасный Божий мир, для чего он именно такой и почему. Нежата со сладким вздохом обвел взором спокойные деревья, трепетные кусты, сонные травы и веселые лесные цветы. Вот росинки на изогнутом узком листе травы точно мелкий жемчужный бисер… отчего так? Птицы щебечут, говорят друг с другом — о чем они говорят? А цветы? Нежата наклонился, рассматривая розоватое пушистое соцветие мяты. Как дивно они устроены! Неужели просто для красоты, чтобы радовать взор? Он поднял глаза и увидел сквозь дрожащие листья прохладную голубизну. И небо… Почему оно голубое, а листья — зеленые. Чудесен Божий мир.
Он так увлекся, что не заметил, как его догнал невысокий старичок, горбатый, одно плечо выше другого. Несмотря на свою хромоту, он шел быстро и бесшумно. Нежата вздрогнул, увидев его краем глаза, и обернулся.
— Ты откуда взялся? — спросил старичок, и голос его, хоть и звучал хрипловато, завораживал, как шум деревьев и журчание воды.
— Мне посоветовал один человек свернуть сюда, чтобы быстрее дойти до Смоленска, — отозвался юноша, с любопытством разглядывая собеседника. Волосы у того были курчавые и какие-то зеленовато-серые, глаза медные, как настоявшаяся в торфянике вода, борода более светлая, чем волосы на голове, доставала до пояса. Одет старичок был в длинную посконную рубаху, ничем не подпоясанную. От него веяло сыроватой прохладой, пахло глиной и конским потом. Всё это показалось Нежате весьма подозрительным.
— Онфимка сказал? Наконец послал кого-то способного! — обрадовался старичок. — Многие ведь меня искали, да заплутали: их растерзали волки да медведи. Только эта тропка заговорена мной от хищных зверей и ядовитых змей. И раз уж
— Вообще-то я не собирался становиться ничьим учеником, — сказал Нежата робко. — Я только закончил обучение в монастыре и хотел…
— Да ты не торопись отказываться! — перебил юношу странный спутник. — Если нашел мой путик, значит, можешь такое познать, чему у людей не научиться. Знания мои коренятся в лесной земле, во мху сыром, уходят в самую глубь, туда, где корни деревьев сплетаются в темноте.
— Что же это за знания такие? — спросил Нежата, начинавший смутно догадываться, с кем имеет дело, и от этой догадки мурашки побежали у него по спине. — Кто ты?
— Лесной человек я: лес — моя стихия. Все здесь знаю, все слышу и всех понимаю: зверей мохнатых, птиц пернатых, ползучих гадов, рыб речных. Прежде многие искали лесных людей, чтобы научиться, чтобы удача была в охоте. Лучшие сокольничие княжьи — ученики наши. Я и сам охотился с князем Владимиром Всеволодовичем да Юрием Владимировичем, пока молодой был. В лес пришлось уйти: время учить настало. Только учить стало некого: забыли нас. Онфим случайно ко мне попал, чуть волкам не достался, — объяснил старичок. — Ну пойдем, пойдем. Ты голодный, поди. Накормлю тебя, в баньке попарю, спать уложу, а завтра поговорим.
— Но… я… я не хочу твоих знаний, — заспорил Нежата. — Я в Киев иду старцам преподобным поклониться.
— Что? — рассмеялся лесной человек. — Что тебе твои старцы откроют? Что могут они знать? Кроме своих книжек они ничего не видали, а здесь лес говорит со мной, сама земля открывает тайны. Идем! — старик властно схватил Нежату за руку и потянул в заросли орешника и крапивы, а тропа послушно свернула, расстилаясь перед ним, раздвигая ветки и жгучие высокие стебли. Нежата, пытаясь сопротивляться, уперся ногами в землю, отклонился назад, перекрестился. Старичок только хмыкнул, увлекая юношу за собой. С каждым шагом Нежата чувствовал в себе все меньше сил к сопротивлению и только мысленно взывал к Богу: «Услыши, Господи, правду мою, вонми молению моему… Удиви милости Твоя, спасаяй уповающия на Тя от противящихся деснице Твоей. Сохрани мя, Господи, яко зеницу ока, в крове килу Твоею покрыеши мя…»[4].
— Эй, ты чего там бормочешь? — лесной человек приостановился, ослабляя хватку. Нежата выдернул руку и отступил на шаг. — Ты что ли на самом деле не хочешь знать мою науку?
— Нет, не хочу.
— Отчего же? Знание мое много дает. Чем ни займись, во всем тебе будет успех: в охоте, в рыбной ловле.
— Но ты ведь тоже что-то хочешь получить взамен?
— Только возможность уйти в край покоя. Выучив троих учеников, я смогу освободиться и покинуть этот мир. Двое у меня уже есть, научу тебя и буду волен.
— Нет, — строго сказал Нежата. — Я не согласен лишаться свободы ради знаний.
— Не только знаний, но и богатства. Умение понимать язык животных и растений открывает большие возможности. Слышал ли ты историю о человеке, который разбогател, благодаря своему знанию? Идем, накормлю тебя. А после расскажу эту удивительную и назидательную повесть.
— Мне не нужны деньги, — возразил Нежата.
— Но историю-то послушать хочется? — улыбнулся старичок лукаво. А Нежате и правда очень хотелось послушать про человека, умевшего понимать растения и животных. Почуяв это, лесной человек мягко взял юношу за руку и повел вперед.
«Объяша мя, яко лев готов на лов и яко скимен, обитаяй в тайных…»[5] — вертелось у Нежаты на языке, а дальше он никак не мог вспомнить. Это мешало ему, он путался в словах, будто в длинных полах одежды, и при этом скользил сквозь реальность, не имея возможности за нее уцепиться.
— Постой, — сказал он своему провожатому. — Подожди. Покоя мне нет: не могу вспомнить, что дальше. Можно я гляну? — Нежата улыбнулся обезоруживающе.
— Ну, глянь, — нехотя отозвался старик. — А то подожди: придем и глянешь?