Цицерон
Шрифт:
Спокойствие души, о котором Цицерон так много говорит в своих письмах, отход от политики не помешали ему вернуться в Рим в конце мая или, самое позднее, в начале июля. К этому времени Аттик уехал из столицы, и переписка друзей возобновилась. В письмах Цицерона — все то же чередование надежды и тревоги, все та же неуверенность. В первой половине октября он выступает защитником своего друга претория Луция Валерия Флакка, обвиненного в лихоимстве на основе только что принятого Юлиева закона (то есть закона, принятого по предложению Юлия Цезаря). Флакк был претором в 63 году, именно он в ночь со 2 на 3 декабря руководил засадой на Мулиевом мосту, которая задержала послов племени аллоброгов; с тех пор он стал заклятым врагом заговорщиков, и те из них, что уцелели после поражения Катилины, хранили к нему вечную ненависть. Позже Флакк стал наместником провинции Азия, в каковой должности его сменил в 61 году Квинт Цицерон. По возвращении сенат направил Флакка в Галлию, где вспыхнули вооруженные столкновения между гельветами и «друзьями римского народа» — эдуями. Перед Флакком и другими членами его миссии
Консульство Цезаря тем временем подходило к концу. Народным голосованием был утвержден закон, делавший его наместником обеих Галлий и Иллирика — провинций, к управлению которыми он больше всего стремился, надеясь, что здесь сумеет провести крупные и победоносные военные операции и сравняться в воинской славе с Помпеем. Но прежде всего надо было увериться, что враги в Риме не смогут бросить тень на его действия, как то случилось сравнительно недавно с Лукуллом. Сразу после принятия Ватиниева закона Цезарь предложил
Цицерону сопровождать его в качестве легата; жест этот, с одной стороны, выражал неподдельную симпатию иуважение, но с другой — позволял удалить Цицерона из Рима. Цицерон сначала колебался, но вскоре решил, что отъезд будет слишком походить на уклонение от политической борьбы в столице, иотказался. «Бегство не для меня, — пишет он Аттику, — я жажду борьбы». Слова эти весьма знаменательны. Борьба была естественным состоянием Цицерона; к ней толкал даже не разум, а скорее темперамент, страсть, уверенность, что общественное мнение на его стороне. Он не испытывает большого страха перед Клодием, ибо рассчитывает на поддержку тех общественных сил, которые помогли ему в борьбе с Катилиной, прежде всего — на всадников. Рассчитывал Цицерон и на Помпея, который сумел обуздать Клодия и добился от него обещания не предпринимать ничего против Цицерона.
Тем не менее отношения Цицерона с Помпеем в те годы производят странное впечатление. Связавшись с Цезарем и Крассом, Помпей, по всему судя, нанес серьезный урон своей популярности и даже репутации полководца. Цицерон не раз выражал по этому поводу сожаление. Казалось, борьба самолюбий, которая еще так недавно отравляла их отношения, забыта, и между ними установилась дружба не столько даже политическая, сколько личная, не в последнюю очередь основанная на том, что Помпей, как представлялось, навсегда лишился былой dignitas. Сентиментальные порывы, однако, были Помпею отнюдь не свойственны, и, когда Цицерон обратился к нему с просьбой о помощи, он нашел множество предлогов, чтобы ее не оказать.
Народное собрание, посвященное консульским выборам, состоялось 18 октября. Избраны были Авл Габиний, в прошлом легат Помпея, и Луций Кальпурний Пизон, чья дочь, Кальпурния, только что стала женой Цезаря. Союз триумвиров, который обеспечивал им или их ставленникам все ключевые магистратуры, сохранял пока что всю свою силу. Пизон оказался первоизбранным и должен был владеть фасцами в нечетные месяцы. Избранный народным трибуном Публий Клодий вступил в должность уже 10 декабря и сразу же предложил ряд законопроектов, которые сенаторы расценили как направленные на подрыв государства. В проектах предусматривался прежде всего пересмотр Элиева и Фуфиева законов об ауспициях — законов, которые позволили Бибулу отказать в религиозной санкции мероприятиям Цезаря; затем предлагался новый порядок деятельности добровольных сообществ-коллегий (из них, как мы видели, подчас формировались вооруженные отряды, поддерживавшие демагогов); предложения Клодия касались также положения и полномочий цензоров и порядка распределения дарового зерна. Все четыре предложения Клодия были приняты трибутными комициями 4 января. Помня об обещании Клодия не предпринимать никаких шагов против него, Цицерон не выступил против обсуждавшихся законопроектов и в комиции не явился. Однако Клодий недолго оставался верен
Герой наш, однако, прекрасно понимал, что проект Клодия направлен лично против него. Взволнованный, испуганный, он решился на опрометчивый шаг, о котором вскоре пожалел: он перестал носить тогу и тунику сенатора и облачился в одежду простого всадника, получалось, что он как бы признает, что находится под подозрением и угрозой. Поначалу, правда, жест имел благоприятные последствия: всадники шумной толпой явились ка Капитолий, они кричали, что всем им пришла пора облачиться в траур, что они сами возьмут на себя заботу о жизни и здоровье Цицерона, ведь государством, кричали они, никто не управляет. Всадники были не одиноки. Значительная часть сенаторов, все «добропорядочные граждане», boni, заклинали консулов выступить против законопроекта Клодия, но Габиний и Пизон не слушали никого. А когда сенат решил, что все члены его облачатся в траур, Габиний — консул-суффект этого месяца, наложил на решение сенаторов запрет, и второй консул, Пизон, подписался под запретом. Вскоре нашелся народный трибун, который согласился наложить вето на законопроект Клодия. То был Луций Нинний Квадрат, друг
Цицерона, на него можно было положиться. Однако и этот шаг не дал результатов. Тогда Цицерон решил посетить Пизона, он взял с собой своего шурина, который принадлежал к одному с Пизоном роду Кальпурниев. В речи «Против Пизона» он рассказал, что вышло из их визита.
«Помнишь ли ты, чудовище, тот день, когда в пятом часу явился я к тебе вместе с Гаем Пизоном? Ты только что вылез из какого-то кабака, закутанный с ног до головы, дабы укрыться от людских взглядов; обдав нас зловонным дыханием, ты принялся объяснять, что слабое здоровье заставляет тебя будто бы пить лекарства, разведенные на вине. Мы сделали вид, будто поверили — что другое нам оставалось? — и принуждены были долгое время вдыхать кабацкую вонь, которую ты постоянно источаешь. До нас доносились вперемешку наглые твои ответы и икота, так что в конце концов мы обратились в бегство». Если верить этой яростной разоблачительной речи, Пизон еще и в начале дня не мог оправиться от ночной оргии; Цицерону он, впрочем, в просьбе его отказал.
Через два дня Клодий созвал в цирке Фламиния большую сходку граждан и представил свой законопроект. Кроме обоих консулов, он пригласил также Цезаря и Красса. Помпея не было в Риме. Он отсиживался на своей Альбанской вилле, боясь, что придется после всех заверений в дружбе выступать против Цицерона. На сходке Клодий обратился к Пизону с вопросом — что думает он о консульстве Цицерона? Пизон отвечал, что «не выносит жестокости». Отвечая на тот же вопрос, Цезарь так же неодобрительно отозвался о казни заговорщиков, но заметил, что нельзя наказывать Цицерона за проступок, свершенный до принятия настоящего закона. Ответ Красса был столь же уклончив. Цицерон решил отправиться в Альбу — просить заступничества Помпея. Добиться приема ему, однако, не удалось — завидев Цицерона, великий друг его сбежал через заднюю дверь. Но и тут Цицерон не сдался, он убедил некоторых близких ему сенаторов, в свою очередь, отправиться к Помпею и просить, чтобы тот выступил в его защиту. Среди этих сенаторов был, в частности, и Лициний Лукулл. Помпей (на сей раз ему уклониться не удалось) сказал, что будет стоять на стороне закона, то есть, другими словами, поддержит консулов.
Итак, все теперь зависело от решения консулов. Цицерон снова явился к Пизону, тот посоветовал смириться перед неотвратимостью и покинуть Рим, дабы избежать столкновения между друзьями Цицерона и консулами. Смысл угрозы был ясен — Цезарь еще не выступил в Галлию, армия его в ожидании приказа стояла на Марсовом поле. Точную хронологию этих событий установить трудно, но кое-какие опорные точки можно обнаружить. Например: Клодий назначил сходку на тот день, когда в Риме отмечалась годовщина изгнания царей. Враги прозвали Цицерона «Арпинским тираном» и не раз, характеризуя оратора, пользовались этой кличкой. Собрание, которому предстояло принять закон, изгонявший Цицерона из столицы, состоялось именно в день изгнания царей, что имело вполне определенный символический смысл.
Если учесть те временные промежутки, которыми разделялись в Риме отдельные этапы прохождения законов, получится, что Клодий внес свой проект 15-го числа дополнительного месяца, голосование же и утверждение закона состоялись 12 марта. На протяжении всего этого времени подручные Клодия всячески преследовали Цицерона. Его окружали на улицах, забрасывали грязью и камнями. На их взгляд, то был лучший способ унизить человека, который умел словом подчинить себе толпу. Клодий ссоюзниками не решились возбудить против Цицерона судебный процесс, такой же, какой тремя годами ранее был устроен против Рабирия, как раз потому, что опасались мощи его красноречия. Они понимали, что ни один трибунал не осудит человека, чье красноречие казалось всепокоряющим, человека, который спас Рим от нависшей над ним смертельной угрозы. Чтобы справиться с Цицероном, надо было принять направленный против него закон и в то же время не дать ему выступить в народном собрании. Трибунской власти Клодия тут было недостаточно, нашелся более простой путь — подорвать популярность Цицерона, выставить его в смешном свете.