Цикады

Володина Анастасия Всеволодовна

Когда-то он так сидел не только у Марка. Когда-то ему дали проект по биологии на двоих с соседкой по парте, этой новенькой, Алиной, и Алекс заходил к ней в гости — в другую большую и светлую квартиру, в которой, правда, уж слишком пахло духами, тяжелыми, так не подходившими маме Алины, скорее уж годными для директрисы. Но она была милой, делала им какао с бутербродами, расспрашивала о семье, и Алексу так хотелось понравиться, что он говорил, что живет с бабушкой, но это потому, что мама работает за границей, — ему просто хотелось, чтобы было что сказать, чтобы были родители, о которых можно было болтать всякое, чтобы

была заграница — та, в которой Алекс никогда не был, а теперь, может, и не побывает, потому что пока такие, как Марк, Соня, Алина, Антон, мотались на выходные через Таллин в Стокгольм, он мотался только по двору, не уходя далеко от дома, ведь в любой момент он мог понадобиться бабуле. Он врал вдохновенно и не знал, верят ли ему или нет, а потом как-то он засиделся у Алины, сначала они играли в приставку, а потом целовались у нее на кровати, и вдруг зашел мужчина. Алекс сказал ему: здрасьте, тот ответил: здрасьте и до свидания. Тогда Алекс еще не понял, что произошло. И в следующий раз Алекс специально засобирался домой пораньше, хотя они еще не прошли уровень, и уже на выходе из подъезда он наткнулся на отца Алины, а тот объяснил, как теперь все будет. И Алекс бежал домой, чувствуя, как будто его облили помоями, как будто все теперь знают, что от него смердит. Только поэтому он и сказал Алине на следующее утро те самые слова, только поэтому.

— Почему вы так все ненавидите Алину? — спросил он тихо.

Марк раздраженно передернул плечами — и он тоже. Все они. Соня бы поморщилась, Другой вздохнул бы и начал приводить примеры из американских фильмов, Билан бы отпустил очередную тупую шутку, чтобы не отставать от других. И только Антон, который ничего не знал, мог спокойно сесть рядом с Алиной и так же спокойно заняться с ней сексом. Антон мог сделать то, чего не дано было Алексу с тех пор, как у него вырвались те самые слова.

— Тростянецкая? — Только так, никогда по-другому. — Никто ее не ненавидит. Просто она как-то сразу… не вписалась. Не пыталась вписаться.

— Вчера попыталась. И что из этого вышло?

Марк молчал. Алекс продолжил:

— Если бы нас с Катей застукали, никто не стал бы выкладывать.

— Тебя бы испугались.

— Если бы ты с Соней…

— Мы с Соней ничего такого не делали, — вдруг рявкнул Марк.

Принесли пиццу. Алекс оторвал жирный тянучий кусок и начал жевать. Они молчали, думая о своем. Вдруг Марк спросил тихо:

— Слушай, помнишь, Геннадий Ильич нас обыскать хотел?

— Ну?

Он помолчал и наконец выдавил:

— Это… было из-за тех денег, да?

— Каких еще денег?

— Елены.

Он все еще не понимал:

— А что с ними?

— Ну… она уронила, а ты…

Он отложил пиццу и встал:

— Думаешь, я скрысил?

Марк аккуратно вытер ладони салфеткой и сложил ее сбоку от черной тарелки:

— У тебя проблемы, я понимаю. И ты же сам говорил, что дураков учить надо. И Елена тебе не нравится.

— Она никому не нравится. Это не повод. А вам Алина не нравится. И это тоже — не повод.

— Извини, я просто…

Смердит, от него все так же смердит.

— Не хочешь за мной перепроверить? Может, я из ванной что спер? Крем какой, а? Я полотенце испортил, кстати. Давай заплачу.

— Алекс, не

надо. Я…

«Ты такой же, как все — они».

Из кухни на него пахнуло старым маслом, которым, казалось, пропахло все в квартире — и одежда, и волосы, и будто сами обои. Алекс хотел прокрасться в комнату, но бабуля уже кричала:

— Давай-ка за стол!

Он бросил взгляд в зеркало и поморщился: плохо дело. Втиснулся в кухню бочком и сел спиной к коридору, зная, что свет оттуда слепит бабуле глаза, и без того затуманенные катарактой. Она поставила перед ним тарелку плова:

— Кушай, дорогой.

Тут Алекс понял, что не так: телевизор молчал. Это означало, что бабуля жаждет задушевной беседы.

— Алеша, давай я все-таки дарственную напишу на тебя. Беспокойно мне.

«Тебе всегда беспокойно — по поводу и без».

— Чего ты опять?

— Мало ли что. Вот я умру, и налетят.

— Откуда налетят, бабуль? Им там вообще не до нас.

— Знаешь, что он мне сказал?

«Догадываюсь».

— Что я ему больше не мать! Бесстыдник! — Она бахнула рукой по столу.

И так после каждого разговора с дядей. Нет бы перестать общаться — нет, бабуля сама названивала, сама же ругалась и сама же прощала, как будто другой стороны для нее и вовсе не существовало. Иногда Алексу казалось, что, не будь его рядом, она бы так же спорила со стенкой, ковром или телевизором, выдумывая аргументы уже для них и так же уверенно их опровергая. Иногда он думал о матери — чувствовала ли она это в присутствии бабушки, думала ли она, что если она исчезнет, то ничего, в сущности, не изменится?

— Вот нет уж, хватит. Умерло так умерло. На тебя квартиру перепишу, чтобы и не думал даже. А то я знаю, как будет. Он ко мне на похороны даже не явится, а квартирку делить будет. А мы еще под реновацию, может, попадем.

Алекс ждал развязки, и она последовала. Бабуля всхлипнула.

— Господи, да за что мне эта беда с детьми? Один вражина, другая… — тут же запнулась, бросила на него испуганный взгляд, и Алекс почувствовал, как в воздухе вместе с запахом лекарств и прогорклого масла вновь оказалось это — то, что сопровождало его каждый день — с тех пор как.

Он отшвырнул вилку и скрылся в своей комнате. Полез под матрас, наткнулся на сверток — точно, вот же он. Вышел из дома, нырнул в соседний подъезд, пробрался на крышу и сел на краю. Вытащил пистолет и прицелился по деревьям.

Пиф — и вот мозги вылетают из Антона.

Паф — Пьер падает оземь.

Кто еще?

Мария, Леночка, Другой, Билан, Катя, Соня, Марк…

Мама?

Мама стояла внизу.

Он покачнулся и едва не крикнул, но женщина повернулась — и оказалась кем-то другим, и так оказывалось каждый раз, и все вокруг всегда оказывались другими — даже сам Алекс.

Шел три тысячи шестьсот пятьдесят второй день с тех пор, как Костенко Алена Викторовна, 1975 года рождения, вышла из дома и не вернулась.

Она быстрей — и я быстрей

Первыми выступают Жуки-Быстроноги — состязаются в быстроте бега. Скакуны — в высотных прыжках; за ними: Часовщики — в тиканье, Точильщики — в точенье, Пилильщики — в пиленье; в скрипе — Жуки-Скрипуны, Жужелицы состязаются в жужжанье. Веселые Могильщики тащат длинную гусеницу.

В. Бианки «Репортаж со стадиона Жукамо»