Циклон над Сарыджаз
Шрифт:
Ибрай говорил очень-очень медленно — жилы из меня тянул. А я грел руки у огня, слушал его; не заметил, как костяшкой к дверце прислонился, увидел только, когда содрал ожоговый пузырь.
— Вчера! Вче-е-ра-а… — протянул Ибрай.
— Врешь! — не сдержался Орозов.
— Не-ет, начальник, — по-прежнему обращаясь ко мне, протянул Ибрай.
— Спросим… К семье Наубанов вернулся?
— Вернулся.
— И сколько у него детей?
— Пятеро.
— И он руку на фронте потерял?
— По локоть. Да вы сами, сами у него спросите!
— Спросим, —
— Спроси, спроси, начальник. Наубанов Таукэ у меня на квартире спит.
Я рассмеялся, и мне стоило больших усилий остановить свой хохот. Хохот, который мне самому очень не понравился: сдавали нервы после двухмесячного преследования.
Справившись с собственным смехом, я протянул в тон Ибраю:
— И спро-осим… Товарищ Орозов, прикажите капитану доставить сюда Наубанова Таукэ…
Когда капитан ушел, я полуобернулся к Ибраю:
— Раз я опоздал, скажите, гражданин, куда ж братья Аргынбаевы со своей бандой направились?
— В Синцзян…
— Дорога известная… Старая басмаческая дорога, — усмехнулся я. — Значит, сейчас они, если ушли, то идут по пескам Сары-Ишикотрау, а может быть, по долине Или, скрываясь в тугаях. К Аягузскому перевалу направляются…
Мы смотрели друг на друга, нагло улыбались и кивали понимающе.
— Чтоб найти их, тебе аэроплан нужен, начальник, — Ибрай попытался раздвинуть в улыбке губы, сведенные страхом и злобой.
— Есть самолет! — хлопнул ладонью по столу Орозов. — Он вас…
Я поднял руку:
— Подождите, товарищ Орозов. Видите, аксакал забавляется.
— Как это забавляется?
— Да так… Либо Таукэ и на фронте не был и руку не терял…
Орозов перебил:
— Знаю я однорукого Таукэ!
— …либо не ушли никуда Аргынбаевы! Может быть, пока… ещё…
Дверь отворилась. На пороге стоял наспех одетый человек в полушубке, чуть бледный, с быстрым взволнованным взглядом.
— Что стряслось, Ибрай-ака?
Тот отвернулся.
Я встал, властно приказал:
— Наубанов, подойдите!
Таукэ сделал три четких шага ко мне:
— Не оборачивайся! — и Орозову, кивнув на Ибрая. — Увести гражданина в отдельную комнату. Пусть капитан неотлучно находится при нём. И чтоб ни с кем ни слова! Увести!
Когда мое приказание было выполнено, я сказал Таукэ:
— Садись. Ты брат жены Аргынбаева?
— Да.
— Ты достал племянникам справки для получения паспортов?
— Да. Они с фронта вернулись. Справки у них из госпиталя. Под Сталинградом ещё воевали. Контузии.
— Остальные пятнадцать — тоже из-под Сталинграда?
— Не-ет… Из разных мест. Все со справками — на излечении. На поправке. Временная работа. Рыба, хлеб — сыты. Хорошо поправлялись.
— Женщины с ними есть? — это был мой первый вопрос.
— Две.
— Одна или обе врачи?
— Одна врач, другая медсестра.
Не выдержали у меня нервы:
— Ты бригадир рыбаков или бригадир бандитов?
— Не понимаю… Зачем кричать? Почему надо
— У вас под носом делались эти справки! Когда должны вернуться люди с паспортами? Те, что в Караганду ездили…
— Вчера. Но не приехали.
— Вы уверены? А почему Ибрай говорит — приехали?
— Нет. Хотели приехать. Их два дня назад в Караганде ещё видели. Люди сегодня с поездом приехали — они их не встречали.
— Пойми, Таукэ, ты пустил к себе в дом бандитов. Они убили шестерых в Бурылбайтале, троих в Киргизии…
— Мои племянники не могли меня так обмануть.
— Где люди, которые поехали за паспортами?
— В Караганде, утренним поездом приедут. Мои племянники не могли меня обмануть — они честные люди.
— Сколько паспортов они получат?
— Два.
— Не на всех?
— Нет. Только два.
— А Ибрай говорит — на всех. Кто подписывал справки на получение паспортов?
— Командир.
— Он беседовал с Аргынбаевыми?
— Что вы! С кем беседует командир? Некогда ему. Я отнес справки секретарше. Она сказала — через неделю приходи. Он подписал, секретарша отдала.
«Конечно, конечно, бумага о том, что Исмагул и Кадыркул Аргынбаевы разыскиваются, подшита секретаршей в папку с грифом «Секретно», и командир, вечно пишущий фанфарон со щеками, которые видно из-за ушей, может, и расписался в прочтении, только не читал ничего!» — с горечью подумал я.
— Хабардин!
Вася вошел вместе с Ахмет-ходжой.
— Ахмет-ходжа, ты дважды водил банду Исмагула и Кадыркула грабить Иванов хутор?
— Да.
— Они убили здесь, в Бурылбайтале, шестерых — коммунистов и комсомольцев и угнали двадцать девять английских жеребцов-производителей?
— Они, начальник…
Наубанов потряс вскинутой рукой-культяпкой и крикнул:
— Мои племянники не могли мне наврать!
Ахмет-ходжа проговорил тихо:
— Я им дальний родственник, ты — близкий со стороны матери. Клянусь, я правду сказал.
— Сам убью их! — культяпка правой руки Таукэ странно зашевелилась: я догадался — он забыл об ампутированной руке и в запальчивости привычно искал пистолет, словно обманувшие его племянники стояли перед ним.
Тогда сказал я:
— Ни кулаком, ни палкой ты их не тронешь, Наубанов Таукэ. Как их наказать, решит суд. Ты едешь с нами, Наубанов. И Ахмет-ходжа тоже.
Понятно, я рисковал, может, по мнению некоторых моих товарищей, ненужно рисковал, высказывались потом такие суждения при разборе операции. Двух человек, каждый из которых был в той или иной степени замешан в деле Аргынбаевых, включить в группу по задержанию — опрометчивость, если не безрассудство. Любой из них мог стать на сторону банды. Ну а как иначе можно было проверить и совесть Ахмет-ходжи, и честность Наубанова? При встрече с бандитами Исмагул и Кадыркул непременно обвинят в предательстве и чабана, и Таукэ, если те добровольно, с охотой выполняли их требования или просьбы, предложения.