Цирк Обскурум

Найт К. А.

— Я… Что мы делаем на полу? — спрашивает она.

— Ты сказала, что он придёт, — повторяю я. — Хильда, кого ты имела в виду?

Она хмурится.

— Я не уверена, что понимаю, что ты имеешь в виду, Эмбер. — Ее взгляд останавливается на обгоревших остатках карт, которые теперь неузнаваемы после пламени. — Что случилось с моими картами?

У меня нет ответов для нее. У меня нет ответов для себя.

— Ты велела мне войти и сказала, что моя доброта погубит меня. Ты видела это в картах. Потом ты сказала, что он придет.

Ее глаза расширяются, и она снова изучает карты.

— Какие это были карты?

Я моргаю.

Я вообще смотрела на них? Я была слишком расстроена тем, что произошло. Прижимая руку к голове, я пытаюсь вспомнить, но не уверена. Я все еще учусь, поэтому пока не умею читать карты. Глупо. Я должна была посмотреть.

— Я… я не знаю, — признаюсь я. — Я не знаю.

Хильда встает.

— Я буду искать ответы. А пока иди отдохни. — Она прогоняет меня, и я встаю, не сводя глаз с остатков карт. Каким-то образом, когда я смотрю на них, пепел, кажется, образует слово — ночной кошмар, но когда я приглядываюсь внимательнее, ветер от пологов палатки рассеивает его, пока от него вообще ничего не остается.

Должно быть, мне показалось. Хильда разберется.

Все будет хорошо.

Я лгу себе всю дорогу до своей палатки, пока не убеждаюсь, что слишком сильно все испортила. Это было ерундой. Вообще ничего.

Я забываю обо всем, когда вхожу в свою палатку и обнаруживаю, что Даймонд и Харт исчезли.

Мое разочарование перевешивает мой страх.

Глава

20

Моя усталость появляется из ниоткуда. В один момент я в порядке, а в следующий — едва держусь на ногах. Я знаю, ночь была насыщенной событиями, и ковылять на костылях не помогает, но, по крайней мере, я думала, что смогу продержаться еще немного. Когда я смотрю на часы и вижу, что сейчас чуть больше четырех утра, я понимаю, что почти не спала. Это та деталь, которая в конечном итоге захватывает меня. Когда я ложусь в своей постели, я вырубаюсь еще до того, как моя голова касается подушки.

Сначала в моих снах мелькают абстрактные формы, танцуя между ними, которые я узнаю, но вскоре они складываются в сцену, которую я знаю слишком хорошо — мой старый дом и жизнь. Поддерживать чистоту на девственно белой кухне всегда было сущим кошмаром. Даже без готовки все выглядело бы грязным, поэтому я потратила уйму времени на мытье белых столешниц и пола в надежде, что когда Роджер придет домой у него не будет повода ударить меня. Сейчас я стою на этой кухне, таймер духовки ведет обратный отсчет, как будто блюдо вот-вот будет готово.

Дверь за моей спиной с грохотом распахивается, и я подпрыгиваю, оборачиваясь, чтобы обнаружить Роджера в дверном проеме. Его лицо, как обычно, искажено гневом, но на этот раз в нем есть что-то… не то. В его глазах есть что-то, чего я не узнаю.

— Почему ты не поприветствовала меня у двери? — спрашивает он, бросая ключи и бумажник на стойку. — Хорошая жена приветствует своего мужа.

Я бросаю взгляд на духовку. Блюдо внутри выглядит подгоревшим, курица, которую я жарила, давно подсохла. Ужин испорчен. Таймер начинает пищать, сигнализируя мне, что пора вынимать курицу.

—

Мне нужно было убрать курицу, — оправдываюсь я, хотя и знаю, что это невозможно исправить. — Я собиралась подойти поздороваться..

Я хорошо помню это воспоминание. Это было через несколько недель после смерти моей мамы. Я все еще боролась с горем, все еще пыталась функционировать и явно терпела неудачу.

До Роджера доносится запах курицы, когда я открываю дверцу духовки, и его лицо морщится.

— А у тебя ужин сгорел, — рычит он.

Без предупреждения он хватает меня сзади за шею, когда я наклоняюсь к духовке. Он сжимает меня так сильно, что я вскрикиваю от боли и, чтобы сохранить равновесие, хватаюсь за край дверцы духовки. Я кричу, когда обжигаюсь, и отдергиваю руки, отбиваясь от него. Я слаба по сравнению с Роджером, поэтому почти ничего не могу сделать.

— Пусть это будет тебе уроком, — ухмыляется роджер мне на ухо. — Ты приветствуешь меня, когда я прихожу домой, предпочтительно на коленях. — Он прижимает мое лицо ближе к дверце духовки.

— Остановись! Пожалуйста! — Я кричу, отчаянно пытаясь вырваться.

— И не сожги ужин, — рычит он, прежде чем прижать мое лицо к дверце духовки. Запах горящей плоти наполняет мои ноздри.

Я резко просыпаюсь, крича от ужаса и тянусь к шраму на щеке, оставшемуся с того момента, как Роджер впервые по-настоящему показал свою чудовищную сторону. Я никогда не видела его таким злым. После этого меня жгли, избивали, покрывали шрамами, избивали дубинкой и всем остальным, что вы только можете себе представить. Мне требуется несколько долгих секунд, чтобы осознать, что это был всего лишь кошмар, и Роджера здесь со мной нет, но в эти секунды откидные створки моей палатки распахиваются, и появляется Спейд.

— Ты в порядке? — спрашивает он. — Что случилось?

Я покрыта холодным потом и дрожу от страха, несмотря на осознание того, что это был всего лишь сон. Я дрожу так сильно, что у меня стучат зубы.

— Прости, что разбудила тебя, — бормочу я. — Это был просто плохой сон.

Он секунду смотрит на меня, прежде чем заходит в палатку и забирается на мою кровать.

— Подвинься, — командует он.

Я делаю, как он говорит, ожидая, что он сядет на край матраса. Вместо этого он ложится и похлопывает по подушке, предлагая мне сделать то же самое. Когда я это делаю, он крепко прижимает меня к своему телу, его тепло прогоняет мой страх и холод. От утешения, которое я нахожу в его объятиях, мне хочется плакать, но я сдерживаюсь.

— Когда я впервые пришел в цирк, мои воспоминания преследовали меня, — бормочет он. — Наличие кого-то рядом помогает.

— Кто тебе помог? — шепчу я, прижимаясь к нему.

— Харт, — отвечает он. — Мы оба страдали от ночных кошмаров, и мы вместе прогоняли их. Мы сделаем то же самое для тебя.

Когда он замолкает, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него через плечо.

— Спейд?

— Да?

— Спасибо тебе, — шепчу я.

В следующий раз, когда я засыпаю, Роджер не вторгается в мои сны. Это делают только Спейд и его тигрица, каждый из которых дарит тепло и прогоняет мои кошмары.