Цитадель Гипонерос
Шрифт:
— Тау Фраим!
У него была привычка к прогулкам в пасти своих коралловых друзей. Может быть, одна из этих отвратительных птиц напала на несущую его змею. Охваченная мрачным предчувствием Оники снова попыталась пробиться взглядом сквозь густой туман, который не мог рассеять верховой ветер, но различала лишь бурные и беспорядочные метания рептилий и охотников за ними.
Трещины расходились теперь по всей поверхности щита. На несколько мгновений Оники застыла парализованной, не в силах принять решения.
Почему ее принц еще не объявился в такую минуту? И все же она была уверена, что он сумеет вытащить и ее, и их сына из этой безвыходной ситуации. Она сделала несколько шагов вперед, но коралл рассыпался у нее под ногами, она потеряла равновесие и рухнула на спину. Оники увидела над собой огромную птицу, мельком увидела
— Тау Фраим!
Оники поднялась, машинальным жестом откинув упавшие ей на глаза пряди волос. От пота веточки, из которых было сплетено платье, липли к коже. Тау Ксир уже не сдерживал всей мощи своего огня, и жар становился невыносимым. Птица спустилась еще ниже, прикончила свою жертву клювом, взлетела и быстро растворилась в умирающей синеве Ксати Му.
Оники взглянула на пробитый ей солидный кратер. Сердаллу потребовалось всего несколько минут, чтобы выдолбить коралл на глубину десяти метров. Она увидела в дыре три ниши знакомого гнезда, два матраса и подушки из лишайника в общей комнатке. Она понимала, что ничто и никто не сможет остановить этих монстров, выпущенных в огромный орган. Враги ее принца перешли в наступление, не поколебавшись перед угрозой экологическому балансу Эфрена. Не сумев усыпить бдительности змей, они привели этих ужасных птиц, чтобы их уничтожить. Если враги воспользовались подобным средством, чтобы захватить женщину с ребенком (и, вероятно, эмоционально шантажировать ее принца), значит, ставка важнее всего, что она в состоянии вообразить.
Ее поле зрения заволокло слезами. Куда подевался Тау Фраим? Неужели его убили крылатые монстры? Хватило ли ему времени или рефлекторной подсказки, чтобы укрыться в глубинах кораллов? Кто мог предсказать его реакцию? Даже она, его собственная мать, его не понимала. Он все больше и больше походил на своего отца, у которого были блестящие черные глаза и каштановые вьющиеся волосы. Мальчик не разговаривал, он перенял манеру общения рептилий — таинственный язык телодвижений, который едва ли помогал беседовать обычным образом. Он, конечно, был ребенком непростым, но у Оники, потеряй она его, не нашлось бы сил жить.
— Тау Фраим!
И она в панике побежала, скачками преодолевая расщелины, сторонясь огромных птиц, усаживающихся на змей, чьи отчаянные конвульсии лишь на несколько секунд оттягивали роковой момент. Все новые и новые толчки сотрясали коралл. Она несколько раз растянулась на обломках полипов, глубоко врезавшихся ей в колени и локти, но материнский инстинкт понукал ее вставать и начинать все сначала.
Оники перегнулась через край большой трубы, которую прочищала несколько дней назад.
— Тау Фраим!
Ее голос эхом отразился от изогнутой стенки, на которой колыхались отрастающие кустики лишайника, и канул в свете, вычерчивавшем на километр ниже красноватый движущийся круг в волнах океана Гижен. Она проверила другие трубы, некоторые из которых уже полностью заросли, спустилась в нетронутые, но опустевшие гнезда, пробежала по щиту, насколько хватало дыхания, пока ее не одолели новый приступ рыданий и страшная тошнота.
Неужели у судьбы хватит жестокости забрать у нее сына после того, как она забрала ее принца? Небесный покой высот разрывали завывания и свист ветра.
Щит сотряс мощный удар. Оники почувствовала, как коралл ускользает из-под ее ног. У измученной женщины не хватило ни воли, ни сил броситься в сторону. Она упала в расселину, как камень. Сначала у нее промелькнула мимолетная и несвоевременная мысль, что первые трубы, вероятно, образовались как результат похожего толчка. Потом она сказала себе, что не имеет права сдаваться, что Тау Фраим, может быть, не погиб, что ее принц скоро присоединится к ней, и она вслепую выбросила руки в поисках зацепки или даже кустика лишайника, чтобы за них удержаться. Но выступы, на которых сомкнулись ее руки, тут же под ними раскрошились и поранили пальцы. Она сместила центр тяжести тела выше, повернувшись вокруг оси своего таза; движение немного изменило ее курс, но при этом она ударилась лицом о выступающую кромку в расселине. Из носа и рассеченных губ брызнула струя крови, залила плечи и шею. Перед глазами все быстрее проносились отвесные стены, искоса озаряемые пурпурными лучами Тау Ксир. Наклонив голову, она различала теперь другой конец разлома, черный неправильный четырехугольник, приближающийся с огромной скоростью, а за ним, на заднем плане, далекие волны океана Гижен, окаймленные пурпурной пеной. У нее колотилось сердце, от жестокого прилива крови к мозгу болели виски и барабанные перепонки. Справа от четырехугольника Оники заприметила потрепанные нити гибкой основы щита, которая поддерживала всю конструкцию и брала на себя большую часть бремени опор. Они безвольно раскачивались на ветру в пустоте. Она не сомневалась, что они способны выдержать ее вес, даже удесятеренный скоростью, но ее плечо, рука или запястье, наверное, не выдержат силы рывка. Ей нужно найти способ замедлить падение. Тишину ее теперь уже спокойного и решительного рассудка заполнили наложившиеся друг на друга образы Тау Фраима и ее принца.
Она сместила руки и ноги, чтобы перенести вес тела на правую сторону и снова скорректировать курс. Через несколько метров она сошлась с колючими полипами; ощущение было такое, словно они содрали ей кожу от плеча и до колена. Оники стиснула зубы, чтобы не потерять сознания и сохранить ясность рассудка. Несмотря на жестокую боль, сводящую бок, она держала руки скрестив, чтобы защитить грудь, и старалась не отделяться от стены. Непрерывное трение тела о коралл замедляло падение, но несло неимоверные страдания. На какие-то секунды ей показалось, что она покидает собственное тело, что расстается с непригодной теперь для жизни оболочкой плоти, и мгновенно почувствовала невыразимое облегчение, чувство бесконечной свободы и парения.
Порывы соленого ветра вырвали ее из объятий сладкой эйфории, вернув к реальности боли. Она продолжала с отвратительным скрежетом крошить коралл, оставляя на стенке кровавый след. Помутившийся взгляд Оники упал на бескрайний океан Гижен, иссеченный пурпурными линиями. Она поняла, что приближается к концу разлома, что расплывчатые пляшущие формы, которые она сначала ошибочно приняла за волны, были потрепанными каркасными нитями. Вокруг нее сыпались осколки полипов, колотя по лбу, щекам, подбородку. Еще несколько метров, и она выскочит из щита, ее вышвырнет в пустоту, у нее не будет возможности выравняться, она рухнет с километровой высоты на твердую, как гранит, воду. Ей пришел на память образ Сожи, ее состарившейся сестры-тутталки: та упала с нескончаемым криком отчаяния, с воплем, который долго преследовал Оники во снах.
Оники выбросила перед собой свободную руку и попыталась зацепиться за нити. Несмотря на то, что основа была клейкой, первые три нити, которые удалось схватить Оники, выскользнули из ее пальцев и обожгли ладонь. Она почти сдалась, но лица Тау Фраима и ее принца предстали перед ней вновь, как будто они мысленно бросились ей на помощь. По мере приближения к выходу из расселины волокна уплотнялись, сплетались с кораллом, снижая ее скорость. Действуя сугубо рефлекторно, инстинктивно, она расположилась так, что гибкие ремни обвились вокруг ее ног и предплечий. Некоторые не выдерживали под весом Оники, но остальные сопротивлялись и жестко притормаживали ее падение. Ее потряс неимоверно яростный толчок, и тут она остановилась. Она чувствовала, как пронзают ее насквозь собственные раздробленные кости, и, прежде чем потерять сознание, ощутила, как стекает по бедрам горячая жидкость.