Цитадель
Шрифт:
– Она привлекла внимание. Чем плодить слухи, лучше показать истину. Однако срок мы установим сами.
– Хотите затянуть дело?
– Ускорить. Скрывать нечего. Пусть скорее выберут дорогу и успокоятся! Кстати, как мальчишка?
– Зол, но доволен.
– Глупец! Девица с таким нравом!? – старик задумчиво покачал головой. – Даже я поражен. Вот чем обернулись поблажки! – и поучительно потряс пальцем.
– Зато теперь оба будут думать головой.
– Хороший урок обоим, - согласился помощник.
– А девица не проста. Кстати,
– Загадка не простая.
– Что я там тебе наобещал?
– Спеть и станцевать.
– Если завтра разочаруюсь, не дождешься!
– День покажет, - улыбнулся Клахем.
– Мальчишка пусть готовится, держит себя в руках и мстит с головой, - коварно улыбнулся в ответ старик.
– Нечего всяким прохвостам зариться на братское!
***
Томка лежала на жесткой лавке, свернувшись калачиком, благо Павус – охранник и поклонник великодушно поделился своей подушкой. Она приготовилась отлеживаться в камере шесть дней, но уже скоро покой был нарушен громогласной Калисой, принесшейся в тюрьму тот час, как узнала, что помощница нашлась.
Увидев измученную Тхайю живой, радость нахлынула на женщину, но периодически ликование сменялась гневом и упреками в неосторожности и нахождении приключений на хорошенькую голову.
Пока Тома рассказывала историю с похищением, хозяйка вытирала слезы платочком, громко умилялась чудесному бегству и спасению, но как только Тамара перешла к рассказу о диалоге с главой, принялась читать нотации.
– Вот!
– она яростно затрясла пальцем. – Сколько я тебе твердила! Злопыхатели! Завистники! Чувствовало мое сердце, не просто так о тебе расспрашивали! – и поведала, как неизвестная женщина расспрашивала мать и соседей о Тхайе и ее сестре.
– Если она говорила с Маладой, Калтой и другими, подобными им, представляю, что наговорили!
– предупредила Калиса. – Твоего Брата вызовут на суд! Народу соберется! Ты уверена в нем? Ладно, мазь куплю…
– Какую?! – насторожилась Тома.
– Для заживления ран! – пояснила Калиса, прищуривая глаза. – Наказание за разврат – изгнание, штраф, или штраф, порка и изгнание из города!
– Ой!
– ужаснулась Тамара.
– Да-да! Но надеюсь, до этого не дойдет. Если он любит тебя – раскается и обручится. Если же нет, скажи, что совратил! Соблазнил, клялся в любви, а ты поверила! Или опять гордость прет?! – с досадой и долей издевки усмехнулась хозяйка. – У тебя шесть дней на раздумья, а потом, как выйдешь, на толпу глянешь, гордость спрячется и проснется здравомыслие!
– За предупреждение спасибо, – хмуро поблагодарила Тома. – Платье чистое принесешь?
– Принесу, - вздохнула жалостливо Калиса.
– Даже несколько. И если что, езжай в Балаку, что неподалеку, найди моего родственника, дядюшку Силла, там и жди вести. Это если все дурно завершится… - она снова вздохнула, - А, может,
И Томка вздохнула в ответ. Она надеялась, но боялась говорить об этом вслух. Лучше готовится к худшему, и потом удивится, чем наоборот.
Уже ранним утром у Тамары было чистое платье. Едва успела причесаться, охранник огорошил, что Братья уже приехали и суд вот-вот состоится. Оказалось, Орден еще ранним утром разослал письма влиятельным горожанам с велением прибыть на суд.
«Ничего себе! И что будет?! Хотят избежать шумихи и толпы? Чтобы не ославить Долона? Неужели он откажется от меня?!»
Шла в залу гордо распрямив плечи.
У нее, возможно не хватило бы сил на это, если бы не бочкообразный охранник, который оглядев ее, с восхищением заметил, что она как всегда хороша.
– Я не видела вас в «Погребке», - заметила Тома.
– Да я лишь разок был и то случайно. Но я вас помню!
Когда вошла, шесть фигур в серых плащах обернулись. Тома узнала высокую, сухую фигуру Клахема, Кинтала, Виколота, Долона и еще двух Братьев. Сверлили ее взглядами и собравшиеся дородные мужчины, добротно одетые, с важными лицами. Присутствовали и две женщины, смотревшие на Томку с интересом и некоторым хорошо скрываемым состраданием.
Палпак сидел за большим столом, но теперь не выглядел столько самоуверенно, как наедине с ней, однако пытался держать марку.
– Ну, что ж, можно начинать, - прокаркал скрипучим голосом Клахем и снял капюшон с головы. Его примеру последовали другие Братья. Тома опасалась сейчас смотреть на Долона, чувствуя его напряженное, сложное состояние.
– А где он? – глава побоялся назвать одного из Братьев обвиняемым.
– Я тут! – небрежно, с насмешкой ответил Долон и показался из-за Томкиной спины. Он ступал уверенно, но она чувствовала в нем злость и ярость.
«Неужели, злится на меня?! За что?!
– у Томки от переживания заныл живот, - Не буду унижаться!» - но ноги задрожали.
– Тогда приступим, - глухим голосом возвестил Палпак и, склонив голову, начал зачитывать иск.
– Я, властью данной горожанами (Город), следящий за исполнением свода законов, спокойствием и порядком, призываю к ответу Тхайю Трагу и… этого брата…
– Долона из Маведо, - процедил сквозь зубы Ло и окатил главу таким взором, что у того испарина выступила на лбу.
– …И Долона из Маведо… - тише произнес Балпак, уже сожалевший, что поддался чувству мести, - в недостойном поведении и совращении Траги… Свидетелями являются соседи, случайные люди, видевшие, как он навещал ее под покровом ночи…
Томка слушала наветы, и брови ползли на лоб от возмущения.
«Ха, если бы приходил, не так обидно было бы!» - злилась она, но на Ло не смотрела, потому что с них не сводили глаз.
– Вы обвиняете Брата Долона в совращении девицы Траги и в постыдных отношениях? – глаза Клахема стали холодными. Он говорились тихо, вкрадчиво, но неуютно стало всем присутствующим.