Цитадель
Шрифт:
Эндрью украдкой оглядел себя, свои неописуемые шерстяные брюки мешком, внизу забрызганные грязью. "Чорт возьми,- подумал он с раздражением,- а ведь она совершенно права. Как я могу в таком виде завербовать пациентов высшего класса? И отчего Кристин мне до сих пор ничего не говорила? Это ее дело, а не старухи Винифред.
Как фамилия того портного, которого она мне назвала?
Да, Роджерс на Кондуит-стрит. Я, пожалуй, действительно обращусь к нему".
Пока он дошел до дома, к нему уже вернулось хорошee настроение. Он помахал чеком перед носом Кристин:
– Видала, моя милая? А помнишь, как
– Что это за "Иптоп"?
– спросила с улыбкой Кристин.
Потом вдруг с недоумением посмотрела на него.- Да ведь это, кажется, тот препарат, который ты так высмеивал?
Эндрью переменился в лице, насупился в сильном замешательстве. Кристин сказала именно то, что ему не хотелось услышать. И он вдруг рассердился, но не на себя, а на нее:
– Ах, пропади все пропадом! Никогда на тебя не угодишь, Крис!
– Он повернулся и вышел, хлопнув дверью.
Весь этот день он дулся. Но на другой день опять повеселел. И отправился к Роджерсу на Кондуит-стрит.
Он был, как школьник, горд собой, когда две недели спустя явился вниз к Кристин в одном из своих двух новых костюмов. Костюм был темносерый двубортный и, по указанию Роджерса, дополнялся воротничком с уголками и темным галстуком в тон. Без всякого сомнения, портной с Кондуит-стрнт был мастер своего дела, а ссылка на капитана Сэттона побудила его одеть Эндрью с особой тщательностью.
Как раз в это утро Кристин выглядела хуже обычного.
У нее немного болело горло, и она закутала шею и голову старым шарфом. Она разливала кофе, когда Эндрью предстал перед ней в столь ослепительном виде. Она была так потрясена, что некоторое время не могла произнести ни слова.
– Ох, Эндрью!
– ахнула она.- Замечательно! Ты куда-нибудь идешь?
– Иду? Конечно, иду, на работу, к больным.- Он был так доволен собой, что держал себя почти вызывающе.- Ну, как, нравится?
– Да,- ответила Кристин, но не так быстро, как ему хотелось.- Очень... страшно шикарно, но...
– она усмехнулась,- по это точно не ты.
– Ты, кажется, предпочла бы, чтобы я всегда имел вид бродяги.
Она промолчала, но рука ее, державшая чашку, вдруг сжалась так, что под кожей заболели суставы. "Ага,- подумал Эндрью,- задело за живое!" Он окончил завтрак и пошел к себе в кабинет.
Через пять минут и она пришла туда, все в том же шарфе на шее. Глаза у нее были нерешительные, умоляющие.
– Милый,- сказала она,- пожалуйста, не перетолковывай моих слов. Мне ужасно приятно видеть тебя в новом костюме. Я хочу, чтобы у тебя было все, все самое лучшее. Ты извини, что я так выразилась давеча в столовой, но понимаешь, я привыкла считать тебя... ох, это ужасно трудно объяснить... я всегда считала тебя человеком, который...-пожалуйста, не пойми меня опять превратнокоторому решительно все равно, какой у него вид и что думают люди о его внешности. Помнишь, мы видели с тобой голову работы Эпштейна. Что ж, разве ей нужна полировка и отделка?
– Я не голова Эпштейна,- отрезал он.
Кристин не отвечала ничего. В последнее время с ним
Три недели спустя, когда племянница мисс Эверет приехала на несколько недель в Лондон, Эндрью был вознагражден за то, что мудро, исполнил совет старой дамы.' Мисс Эверет под каким-то предлогом вызвала его в Паркгарденс и с суровым одобрением оглядела с ног до головы.
Она явно проверяла, достоин ли он ее рекомендации. На другой день ему позвонила по телефону миссис Сэттон, которая желала, как и тетка, предохранить себя от сенной лихорадки,- очевидно, это была фамильная болезнь.
Он без всяких угрызений совести согласился впрыскивать ей бесполезный "Иптон" изобретательной фирмы Гликкерт.
Он произвел на миссис Сэттои прекрасное впечатление и в том же месяце был приглашен к знакомому мисс Эверет, также жившему в Парк-гарденс.
Эндрью был очень доволен собой. Он побеждал, преуспевал. В своем жадном стремлении к успеху он не замечал, что эта блестящая карьера противоречит всему тому, во что он до сих пор верил. В нем заговорило тщеславие.
Он ощущал энергию и веру в себя. Он не задумывался над тем, что этой растущей, как снежный ком, практике среди "высшего круга" положила начало толстая немка-лавочница, продававшая за прилавком ветчину и говядину по соседству с вульгарным рынком Маслборо. Он не успевал думать ни о чем. Снежный ком катился все дальше, новая, еще более головокружительная удача плыла к нему в руки.
Однажды в июньский день, в те мертвые часы между двумя и четырьмя, когда обычно никаких выдающихся событий не происходило, Эндрью сидел у себя в кабинете, подсчитывая заработок за месяц, как вдруг зазвонил телефон. В одну секунду он очутился подле аппарата.
– Да, да, у телефона доктор Мэнсон.
Донесся взволнованный, дрожащий голос:
– Ах, доктор Мэнсон, как я рад, что застал вас дома.
Это говорит мистер Уинч. Мистер Уинч от Лорье. У нас случилась маленькая неприятность с одной из наших покупательниц. Не можете ли вы прийти? Прийти сейчас же!
– Буду у вас через четыре минуты.
Эндрью повесил трубку и кинулся за шляпой. Автобус, в эту минуту громыхавший мимо дома, значительно ускорил его стремительную скачку. Через четыре с половиной минуты он был уже за вертящейся дверью магазина Лорье; его встретила испуганная мисс Крэмб и повела по глади зеленого ковра мимо высоких золоченых зеркал и полированных панелей, на фоне которых будто случайно мелькали то дамская шляпка на подставке, то кружевной шарф, то горностаевый палантин. В то время как оба они торопливо и озабоченно шли вперед, мисс Крэмб объясняла Эндрью:
– Это из-за мисс Ле-Рой вас вызвали, доктор. Одной из наших заказчиц. Слава богу, она не моя заказчица, с ней всегда выходят неприятности, Да, видите ли, доктор, я говорила о вас мистеру Уинчу, и но этому он...
– Благодарю,- резко оборвал ее Эндрью. Он еще в некоторых случаях бывал по-старому груб.- Но что случилось?
– Она кажется... ах, доктор, с нею как будто случился припадок в примерочной.
На верхней площадке широкой лестницы она сдала его с рук на руки красному, взволнованному мистеру Уинчу, который засуетился: