Цивилизация классического Китая

Елисеев Вадим Сергеевич

Представитель периода Северная Сун, хотя его карьера дорожного чиновника и сделала из него художника, который рисовал преимущественно южные туманы, Ми Фу был также знаменит своими трактатами: «История живописи» («Хуа ши»), многократно процитированная на протяжении веков, «История каллиграфии» («Шу ши») и некоторое количество заметок и критических работ либо собранных им самим, либо интеллектуалами в более позднее время.

Ми Фу всегда держался вдали от споров между школами и не повиновался никаким запретам, даже тем, которые создавались академией двора или лично императором. Представитель семьи знаменитых коллекционеров, он полагался только на свой вкус, на собственное преклонение перед красотой, перед редкими предметами, носителями послания, которое остается непонятным простым смертным. В его «Истории живописи» нет описания мучительного зарождения

творческого порыва, и еще меньше внимания уделено идеологии, на которой он основывается. Она рассказывает об истории картин и многочисленных предметов, которые еще с детства он знал настолько хорошо, насколько это может дать только привычка. Его целью была лишь попытка передать частицу этих знаний своим потомкам: «Я рассказал о том, что видел на протяжении своей жизни, чтобы познакомить с этим моих детей и внуков». Это были «воспоминания» чистого опыта. Он никогда не стремился возобновить знаменитую «Лидай мин хуа цзи» («Записки о знаменитых картинах прошлых эпох») Чжан Яньюаня, которую в конце XI в. продолжил Го Жэсюй, а тридцать лет спустя — Дэн Чунь.

Китайские библиографы не ошиблись, классифицировав произведение Ми Фу не как каталог, историю или теорию живописи, а как трактат, относящийся к уникальной категории, в которую входит только один объект: «совершенное знание о красоте» (цзянъ шан).

Ми Фу обладал опытом профессионала, способного судить о качестве бумаги, древности шелка, прочности сборки, влиянии формы чернильницы на природу нанесения краски. Также он представлял собой пример эстета, который один блуждал в царстве утонченного понимания чистой красоты, которого так трудно постигнуть. Он обладал глубоким вкусом в понимании тайн красоты. Его друзья рассказывали, насколько трудно было добиться, чтобы он показал свои сокровища. Впрочем, если Ми Фу начинал показывать свои способности в определении подделок, то его забота была вызвана не стремлением выяснить «торговую ценность» вещи, а любовью к подлинникам. Эта любовь была прославлена в поэме, которую ему посвятил его друг Люцзин.

Часто люди этого мира показывают, что они искусны в делах, но не могут отказаться от интриг и суетности. Скрытные и коварные, лжецы и обманщики, каждый из них — раб. В своем мнимом величии они не понимают, кто император среди художников.

В Китае не существовало ничего похожего на меценатство западного образца. Общество императорского Китая было слишком «демократичным», а живопись слишком тесно связана с канцелярией ученых исследователей, чтобы устраивать мастерские, которые официально финансировались и руководились бы хозяином. Напротив, просвещенные слои составляли готовую категорию знатоков и коллекционеров. Они искали картины и образцы каллиграфии, которые становились предметом настоящего торга: «Когда-то Ван Цзиньцин дал мне в результате нашего с ним обмена картину Хуан Цюаня на шести панно: пионы на ветру. Затем я поменял [ее] у сына Цзывэна… на небольшую картину Дай [Суна], на которой [была изображена] белая корова… Затем эта корова была мною обменена на каллиграфические письмена на шелке, принадлежавшие руке Хуэйсу, копии каллиграфии периода Цзинь Лу Цзи [261–303], Вэй Хэна [III в.] и несколько других, у Лю Цзина… Когда Лю приобрел белую корову, он очень обрадовался…»

Любители испытывали только презрение к торговле произведениями искусства, которая питала стремление некоторых семей казаться богаче или благороднее: знать в Китае менялась вместе с каждой династией и обладала социальным могуществом, не связанным с духовными качествами. Ми Фу насмехается над вкусами этих выскочек, занятых поисками денег и титулов: «Картины гигантских размеров, которые в настоящее время коллекционируют знатные семьи, похожи на вывески аптекарей, только посвященные природе и отменно вульгарные. Деревья пышно цветут и вычурны, стволы сосен высушены, тонки и излишне узловаты; кусты напоминают вязанки хвороста и совершенно не создают чувства жизни».

Впрочем, он видит в этом только справедливое положение вещей, так как для просвещенного

мужа невозможно, чтобы произведения искусства продавались или накапливались: «Не торгуются о цене автографов и картин. Просвещенные люди испытывают отвращение к тому, чтобы приобретать их за деньги. Таким образом, обращение автографов и живописи происходит только путем обмена. Это очень изящная процедура. Когда человек нашего времени получает ценное произведение, он дорожит ею, как собственной жизнью. Это смешно! Человеческой природе свойственно, что предметы, которые слишком долго доставляли удовольствие нашему взору, надоедают. Нужно поменять их на новые игрушки, которые удвоят получаемое нами удовольствие. Вот что по-настоящему умно!» Беспристрастная оценка, обмен, созерцание — личность утонченного эстета, кажется, объединяет в себе все основные элементы классического периода Сун.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Достигнув в эпоху Сун, возможно, наивысшего в своей истории расцвета философии, науки и искусства, Китай отныне должен был существовать и двигаться дальше, основываясь на этом базовом опыте. Именно благодаря этому появлялись и умножались ростки восприятия нового и совершенствования старого.

Однако бесчисленные полчища варваров, угроза которых еще с далеких времен императора У-ди из династии Хань нависала над империей, обрушились на Азию. Это были конные орды монголов Чингисхана (около 1060–1227). Его внук Хубилай (1215–1294) взошел на императорский престол и в 1271 г. стал основателем новой династии, которую он назвал Юань («начало»). Это первый случай в истории Китая, когда новые обладатели «Мандата Неба» выбрали название династии, используя не географический принцип, а простое слово, наделенное глубоким смыслом и сверхмагическим значением.

Варвары достигли своей цели и установили свою власть над всей территорией Китая, над ее богатствами и людьми. Истолковав по-своему систему «четырех сословий» конфуцианского общества, они заменили интеллектуальное первенство просвещенных чиновников расовым превосходством кочевых племен. Так монголы сформировали аристократию нового социального порядка. Непосредственно за монголами в новой иерархии шли некитайские народы Центральной Азии, например уйгуры. Третья ступень осталась за северными китайцами, которые еще недавно были подчинены чжурчжэням династии Цзинь. Последнее бесславное место, до этого принадлежавшее торговцам, занимали южные китайцы, настоящие носители национального духа.

Жизнь возобновилась, причем богаче стали те города, которым монгольское военное продвижение открыло ранее ненадежные торговые пути на Яву, в Чампу (Вьетнам), Бирму, Тибет и Корею. Как и в период Тан, Китай вновь стал важнейшим перекрестком, огромным горнилом, где плавились различные культуры Центральной Азии. Именно эту пестроту цивилизаций описал с восхищением Марко Поло, рассказы которого будоражили мечты европейцев на протяжении трех веков.

В городах начал зарождаться театр, появление которого было вызвано склонностью народов степи к танцам и пантомиме. В деревнях китайские интеллектуалы, верные своей расе, продолжали медитировать, выражая результат этих размышлений в поэзии или живописи. В это время путешественники и торговцы самого разного происхождения вывозили на Запад разнообразные секреты китайских технических чудес.

Однако монгольская династия пала точно так же, как и ее предшественницы. Она была уничтожена катастрофическими разливами Хуанхэ (1351) и их последствиями — нищетой, переселением крестьян, восстанием, которое получило название «красные повязки» (хзн цзинь).В 1368 г. выходец из крестьянской среды, из провинции Аньхой, Чжу Юаньчжан возродил империю и основал национальную династию, которая получила название Мин («свет»).

Под покровительством этого великого основателя династии и его сына Юнлэ (1403–1425) Китай возвратился к исконным традициям.

После того как монголы были вытеснены далеко в степь, была построена новая Великая Китайская стена, которая существует до сих пор. Она проходит несколько южнее тех укреплений, которые создавались по приказу Цинь Шихуанди. Столица была перенесена в 1421 г. в Пекин, на Север, где земли, покинутые монголами, были вскоре распределены между солдатами и китайским населением. С использованием старых принципов организации и прогнозирования в сельском хозяйстве было вновь достигнуто изобилие, которое привело впоследствии к демографическому взрыву. Перенаселенность Китая и до сегодняшнего дня остается самой важной проблемой политики и экономики этой страны.