Цивилизация
Шрифт:
— Не припоминаю, чтобы УЖЕ сманивал ТВОИХ, но — пусть будет по-твоему, — согласился я, — Если к другим будут уходить — со всеми будешь поединки устраивать?
— Это уже не твоё дело! Подумай лучше, кого выставишь на бой — у меня будет хороший боец! — в этом у меня сомнений и не было, но мне важнее была — ну, на случай нашего проигрыша, конечно — первая фраза, в которой Априлис САМ отсекал себе повод для претензий, если его люди будут уходить от него не к нам напрямую, а через другие общины римской Бетики, из которых — уже не его дело, куда и к кому подадутся затем уже НЕ ЕГО люди…
Договорились о месте встречи на небольшой полянке в ближайшем лесочке, о времени условились — через пару часов,
— Этого-то я и боялся! — сообщил Бенат с не особо весёлым видом, когда к нам приблизился Априлис со своей свитой, — Этот Диталкон — вон тот оборванец в тунике с растрёпанными краями — слишком ловок! Нехорошо это…
— Опасен даже для тебя?
— Ну, не в этом смысле. Но ведь мы же с ним не на деревянных мечах драться будем, а на настоящих. Я ведь играться не обучен, и тут он половчее меня, а если драться всерьёз — я его убью…
— Тогда дерусь я, — вызвался Адермелек, — Вы же знаете моего отца, а яблоко от яблони далеко не падает.
— Не увлекайся только игрой, — предостерёг кельтибер шурина, — Он опытнее…
Противники обнажили фалькаты и обменялись оскорбительными фразами, что правилами допускалось и даже было в обычае. Потом они сблизились и немного помахали клинками — как бы стремясь напугать, а на самом деле — прощупывая и изучая друг друга. Хоть и не насмерть бой предстоит, но и позориться проигрышем тоже как-то не в кураж.
— Ты имеешь силу воздействия на людей, — заметил Априлис, убедившийся в этом очередной раз буквально недавно.
— Хорошо, я отвернусь и не буду наблюдать за поединком, чтобы не повлиять на его ход даже случайно — бой должен быть честным.
— Благодарю тебя за понимание — неловко было просить тебя об этом самому, но мне ли не знать? Я тоже отвернусь и не буду смотреть — смысла в этом особого нет, но мы будем в равном положении, а главное — наши бойцы.
В отличие от классической средневековой дуэли, античный испано-иберийский "судебный" поединок не имеет своей целью непременное убийство или тяжёлое ранение противника. Не то, чтобы смертельный поединок вообще исключался обычаем, разными бывают обстоятельства и разными вызванные ими конфликты, но о бое насмерть принято уславливаться заранее, а такого уговора у нас не было. В обычном же случае добиваются просто убедительной победы, которая, собственно, и решает спор, и чем бескровнее она достигнута, тем престижнее результат. Теоретически победитель имеет полную власть над жизнью и смертью побеждённого, что и показывает приставленным к его горлу клинком, но реализовывать это право, убивая побеждённого, если такого не было условлено заранее — считается ну уж очень не комильфо. Дурной тон, скажем так. Хоть и всякое, конечно, в таком деле бывает, и от случайности никто не застрахован, но этого стараются избежать. Собственно, на это и намекал Бенат, когда говорил мне, что обучен убивать, а не играться. За нашими с Априлисом спинами, судя по характерному говорку нашего сопровождения, закончилось взаимное прощупывание, и назревала настоящая схватка…
— Скажи мне хотя бы уж, когда же это я успел начать уже твоих здешних людей сманивать? — я был практически уверен, что это обвинение — заведомая туфта, чтобы ну хоть какой-то повод к ссоре обозначить, и завязывал этот разговор только дабы отвлечься и преодолеть соблазн посмотреть, что происходит за спиной, а посмотреть явно было на что, судя по лязгу металла.
— Ну, есть у меня такие, что хотят уйти, и когда прошёл слух о твоём приезде в Кордубу, то заговорили и о том, чтобы встретиться с тобой и попроситься туда к вам. Ты же сам понимаешь, что с некоторых
— Для того, чтобы оказаться на твоём месте, надо быть тобой, а для меня это не так-то легко. Но что обижен ты на меня крепко, я понимаю.
— Не только на тебя и даже не столько, если судить справедливо. Ты же не наш, и даже Фабриций не наш, но Миликон — как он мог?! Это же предательство!
— Разве один только он даже из ваших "блистательных"?
— Не один, но он — царь. Кто, как не он, должен был первым защитить СВОЕГО? Ты не наш, и на тебя обида меньше, просто он в Оссонобе, а ты — здесь. Не только ты был врагом моей семьи там, но и ты тоже, а теперь вот ещё и здесь покоя от тебя нет. Ну и вот как мне это вынести?
— Тяжело, конечно, если рассуждать так. Но чего ты хочешь добиться вот этим боем наших людей? Тебе станет после этого легче?
— Не знаю. Но что мне ещё остаётся? Опускаться до подлостей человеку моего происхождения не пристало. Может быть, мои понятия о чести и отличаются от ваших, но не настолько же! А такой вот "судебный" бой — это же как судьба распорядится. Если мой человек выиграет — значит, я угоден судьбе и прав, и это удовлетворит меня. А если нет — ну, это же судьба, а против неё бессильны даже боги, и в проигрыше ей нет бесчестья для простого смертного. Я буду знать хотя бы, что попытался отстоять свои интересы и своё достоинство, и не моя вина, если судьбе окажется угодно иное.
— Делай, что должен, свершится, чему суждено?
— Вот это ты хорошо сказал.
— Это не я сказал, а человек помудрее меня.
— Кто-то из учёных греков?
— Из римлян, но тоже учёный не хуже тех греков, — я не стал уточнять, что Марк Аврелий ещё не родился, и до его рождения не дожить ни нашим внукам, ни правнукам. К чему это Априлису, уж всяко не философу — как и я, впрочем?
Из-за спины доносилась поступь дерущихся, их тяжёлое дыхание, лязг клинков, а затем звук падения и гвалт зрителей. Оборачиваемся — противник Адермелека лежит на земле, раскинув руки и колотя по ней кулаком от досады, его фальката валяется от него в трёх шагах, а сам шурин Бената стоит над ним, приставив к его шее остриё клинка. Дал нам разглядеть и осмыслить увиденное, выпрямился, вложил фалькату в ножны — и тут же протянул побеждённому руку, помогая встать. Тот морщится — то ли ногу подвернул при падении, то ли ушибся, но терпит — что такое боль по сравнению с досадой от поражения?
— Ты нашёл достойного бойца, блистательный, и мне нелегко было справиться с ним. Не порицай его за проигрыш — он не виноват в том, что я — Адермелек, сын Идобала, сына Сирома.
— Сын Идобала? — переспросил Априлис, — Тогда понятно. Это судьба, а против судьбы я бессилен, — он картинно воздел руки к небу, — И где ты только берёшь ТАКИХ людей, досточтимый? — это он уже мне.
— Ну, вообще-то — везде, где они мне такие попадаются. Труднее всего найти и подобрать первых, и с этим мне крупно повезло, а дальше оно уже и само так выходит — подобное тянется к подобному.
— А почему у меня так не получается? Нужен какой-то особый нюх на таких?
— Да собственно, не обязательно нюх, блистательный. Наверное, смог бы и ты. Но вот что обязательно — это уметь ЦЕНИТЬ таких людей и ТЕРПЕТЬ то, что в своём деле они ПРЕВОСХОДЯТ тебя самого и не умеют, да и не очень-то хотят скрывать это. Это нелегко, это надо пересиливать самого себя — кто-то это может, а кто-то и нет…
— Проклятие! Не могу! Вот знаешь, что самое обидное? Умом — даже понимаю иногда, а где не понимаю, там ЧУВСТВУЮ, что где-то в чём-то вы правы. Но — не могу! Никогда такого не было — ни при отцах, ни при дедах, ни при прадедах! Да где же вообще такое слыхано?