Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Шрифт:
В бар вошёл старик с клочковатой бородой и плохо помытой шеей. Он присел на свободный табурет рядом с Виктором и, попросив бокал пива, немедля сообщил:
– Я – крупный писатель!
Виктор повернул голову. Перед ним замерло бледное лицо, напоминающее сморщенную кашу.
– Крупный, – повторил старик, – поверь, что крупный!
– По весу или по росту? – спросил Виктор.
– По существу, – ответил старик.
Не совсем уловив смысл ответа, Виктор спросил ещё:
– Среди
– Среди тех и других, – прозвучал ответ.
Стало ясным, что Праздник на время отменяется, и Виктор, торопливо глотнув из кружки, раздражённо проговорил:
– Вы зачем тут?
– Я работаю.
– Здесь?
– Повсюду и ежеминутно…
Виктор протянул авторучку.
– Вот, – сказал он, – не теряйте времени… Пишите!..
Старик терпеливо объяснил:
– Писатель пишет не этой штуковиной, а нутром.
Виктор ручку вернул себе и, сделав над собой усилие, сказал:
– Чёрт с вами, пишите нутром, только займитесь делом.
Писатель беспокойно заёрзал на табурете.
– А чем же я, по-твоему, сейчас занимаюсь?
– Сейчас вы уставились на меня. С какой стати вы меня разглядываете?
– Я всего лишь наблюдаю… – задумчивые глаза писателя покрылись пеленой грусти.
– Не понял!
– Я тебя профессионально, так сказать, обозреваю…
– Что ж, благодарю! – сказал Виктор.
Писатель вздрогнул.
– Благодаришь за что?
Виктор повторил:
– За оказанную мне честь!
– Вот ещё!.. – пробормотал писатель.
– Тогда зачем наставили на меня глаза?
– Просто наблюдаю…
– А нельзя ли наблюдать в другую сторону?
– Можно, конечно, но ведь там тебя нет…
Виктор повернул голову и, убедившись, что в другой стороне его действительно нет, сказал:
– Вам бы за государственной границей наблюдать…
Печаль на щеках писателя перешла в презрительную улыбку, и он, наклонив голову к Виктору, доверительным голосом прошептал:
– Дело в том, что я долгие годы выясняю загадку жизненного пути человека.
– Вот как? – оживился Виктор. – Выяснили?
Старик неторопливо отпил из кружки, и, смахнув с губ приставшую к ним пену, вскинул голову.
– А как же! Этот путь я выразил в поэтической формуле: «От нутра мамы до кладбищенской ямы!» – писатель сделал выжидающую паузу. давая возможность Виктору выразить восторг по поводу сказанного.
– Удивительно ценная формула! – оценил Виктор. – Её потрясающая мысль уводит в необозримую глубину…
– Ну вот, – радостно проговорил писатель и, порывшись в карманах, вдруг вывалил на стойку несколько мятых листов бумаги.
Подбежала обезьянка, решив, видимо, что на стойку выложили денежные купюры, но, убедившись, что это
– Вернулась на свою ветку, – шепнул Виктор.
Писателя передёрнула. Его брови высоко вскинулись, а рот приобрёл форму, словно только что отведал немного отравы.
– Ты очень некрасиво себя ведёшь, – пояснил он Виктору. – О женщине так не говорят…
– Она не женщина, – пытался оправдаться Виктор.
– Разве?
– Ещё нет…
– Не понял, – сказал писатель.
– Не вы один… – проговорил Виктор. – Превратившись из человека в обезьянку, она и сама в недоумении от приключившегося с нею ужаса…
Писатель изучающим взглядом посмотрел на женщину, но, видимо, не обнаружив в ней ничего обезьяньего, вернулся к листкам, валявшимся на стойке, и придвинул их к Виктору.
– Моя последняя новелла, – сказал он. – Почитай!
– Прямо сейчас? – спросил Виктор.
– Почему бы нет?
– Сейчас я пью пиво.
– Хочешь сказать, что я тебе не интересен?
Отпив из бокала и тщательно протерев салфеткой губы, Виктор наклонился к писателю, проговорил: «Как-то болтун, докучая своими разговорами философа Аристотеля, спросил: «Я тебя утомил?», на что философ ответил: «Нет, нисколько! Я тебя просто не слушал!»
Торопливо убрав листки в карман, писатель задумчиво посмотрел на Виктора.
– Ты кто такой? – спросил он.
«Не убраться ли в другой бар?», – подумал Виктор, но, вспомнив, что в эти минуты город Беер-Шева разваливается, решил остаться на месте.
– Кто? – повторил писатель.
– Иногда хирург, – Виктор глазами отыскал дверь туалета.
– Как это «иногда»? – удивился писатель.
Вернувшись из туалета, Виктор пояснил:
– Когда мне мешают выпивать, я проделываю несложную, но эффективную операцию по пересадке головы.
– То есть?
– Вам бы лучше об этом не знать, а сидеть и помалкивать.
Писатель помалкивать не умел, а на этот раз предпринял попытку поделиться своей формулой судьбы вселенной.
– Может, сходите к девочкам? – выслушав формулу о вселенной, спросил Виктор.
– Нет, – отозвался писатель, – не сегодня.
– Менструация?
– Как это? – писатель озабоченно опустил глаза и громко икнул.
Виктор развел руками.
– Кто знает, ведь жизнь непредсказуема и непонятна, что…
Писатель кивнул.
– А иногда, наоборот, – продолжил Виктор, – жизнь понятна настолько, что понимать её боязно…
– Боязно!.. – вслух согласился писатель. Больше он не икал.
– Не отчаивайтесь! – сказал Виктор. – Просто скажите себе: «Всё хорошо! Всё замечательно!»