Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Шрифт:
– Тогда у меня разболелась голова, – сказала Малка. – И у моего мужа тоже.
Полковник молча развёл руками, и тогда Малка вспомнила, что раввин Иосеф говорил ещё и об оправдании и искуплении, только не все, о чём сказал раввин, она разобрала. Постояв немного в задумчивости, Малка поблагодарила Офиру за лекарство и направилась к двери.
«И у меня голова болит…» – просить таблетку у Офиры полковник не стал, а вышел на террасу послушать тишину.
Рассказ Малки о беседе с раввином Иосефом снова напомнил ему утро, когда он, выйдя на террасу
В небе тихо мерцали звёзды. Досада от испытанного утром чувства подавленности и беззащитности теперь дополнилась ещё и охватившим его чувством непонятного одиночества. Впрочем, если быть с собой до конца честным, то сейчас он не так уж остро ощущал себя отстранённым от близких ему людей и уж, конечно, не человеком, потерпевшим поражение; ведь поражения, как такового не было, поскольку не было и самого поединка. Разве что наличие чувства неосознанного удивления происходящему. Вновь и вновь возвращался он к зыбкой, невнятной мысли о неуловимой природе истины, пока, наконец, не пришёл к утешающему душу выводу: скорее всего, истина не существует вовсе и её заменяет собою что-то иное. Инстинкт? Предчувствие? Внутренний голос?
Разглядывая небо, полковник вдруг подумал о Боге, об отношениях Его с людьми и людей с Ним. «Если нас создал Он, то на всём, что делаем мы или собираемся сделать в будущем, поставлена Его печать… Ведь если Он над всем Этим, значит, так НАДО, и ни к чему тогда ломать над Этим голову… Зачем тогда?.. Хотя… Порой всё же кажется, что Он играет с нами в какую-то странную, непонятную игру… Или же…Нет-нет – немыслимо, чтобы Он с нами… Но тогда кто? Зачем? CUI BONO?..»
Мысль полковника переметнулась на племянника: «Философ. Мыслитель. Может, он знает?.. Только вряд ли он…Странная профессия – философия… Странные люди…Разве рассуждениями что-либо докажешь?..»
Из глубины пустыни метнулся жёлтый луч фонарика; опадая вниз и чуть подпрыгивая, он то останавливался, словно поджидая кого-то, то вновь продолжал скользить по тёмным куполам дюн.
– Привет, полковник! – издали прокричал человек с седыми спутанными волосами. Спотыкаясь и странно волоча ноги, он направился к террасе, погасил фонарик.
– Привет, Эйд! – полковник узнал бедуина, который много лет работал в кибуцном коровнике и был одним из тех редких людей, которым достаточно лишь взглянуть на животное, чтобы вполне определить его состояние. Всякий раз, заходя в коровник и выслушивая мычащие изъяснения своих подопечных, он ощущал и радость, и заботу и необъяснимую боль. Иногда Эйд наведывался к полковнику, чтобы в дружеской беседе отвести душу, а потом, наговорившись вдоволь, на попутных машинах добирался до степного шатра, в котором жили его жена Шаахин и шестеро сыновей. – Чего по дюнам бродишь?
Эйд замотал головой.
– Прощаюсь! – сказал он.
Полковник вытянул шею, заглянул в глаза под седыми бровями.
– Нехорошо, Эйд!
– Что?
– Разве можно бедуину напиваться?
– А что ещё остаётся? –
Полковник не ответил.
Тогда Эйд сказал:
– Или забыть, или забыться…Что посоветуешь выбрать?
– Люди забывают гораздо реже, чем им хотелось бы, – сказал полковник.
– Вот видишь…В таком случае, остаётся…
– Эйд! – перебил полковник. – Не позволяй себе…
– Теперь… – Эйд вызывающе вытянул вперёд губы. – Теперь я себе позволяю…
– Часто?
– Когда ненавижу жизнь…
– Надеюсь, это бывает не часто?
– Через день… – сказал Эйд. – А ты, полковник?
– Что я?
Эйд помолчал. Его сильно покачивало, а непослушная голова то и дело опадала на грудь.
– Может, и мне напиться? – спросил полковник.
– Почему бы нет? – спохватился Эйд. – И ты напейся, и все те, кого сюда заманили, пускай тоже… Сигаретой угостишь?
– Конечно, Эйд!
– Плохо мне! – сказал, закурив, Эйд.
– Не надо напиваться.
– Разве?
– Ты не должен напиваться.
– А если не напьюсь, что тогда?
– Тогда ты будешь трезвым, и тебя не будет шатать из стороны в сторону.
Эйд помолчал. Потом сказал:
– Может, шатать не будет, а трезвым я становлюсь как раз тогда, когда напиваюсь.
– Выдумываешь… – сказал полковник.
Эйд посмотрел на полковника настороженно, будто не узнавая.
– Что в нашей стране происходит? – спросил он. – Как понимать Это?
– Не знаю, – ответил полковник. Продолжать разговор об Этом, ему не хотелось.
– А я знаю!
Полковник опустил голову, проговорил:
– Тогда скажи ты, Эйд!
– Кажется, в этой стране правительственный понос… – сказал Эйд. – Суэц помнишь?
Полковник посмотрел на Эйда.
– Ну?
– Тогда у генерала Шарона был отличный желудок…
– Ну?
– А теперь?
– Что теперь?
– Напейся, полковник! Я тебе очень советую – напейся!
– И что тогда?
Эйд стоял, покачиваясь, и молчал. Он не выпускал изо рта сигарету, пока та не обожгла губу.
– Ты что, полковник, лишь сегодня родился?
– Вчера! – ответил полковник.
Эйд опустил голову и закрыл глаза.
– Эй, очнись! – сказал полковник, подумав, что и он, и этот бедуин живут в одном мире, только в разных измерениях. Когда-то Эйд служил у него в роте следопытом, и они даже подружились, несмотря на их расхождения в вопросах гигиены, религии и музыкальных пристрастий.
– Как же так? – заговорил Эйд.
– Ты о чём?
Эйд, задрав голову, посмотрел на небо.
– Вы уйдёте и оставите меня, раненого, здесь… – сказал он.
– Зря ты так… – прошептал полковник. – Ты ведь знаешь: никогда нигде и никого я не оставлял… Раненых тем более…
– Тогда ты был капитан, а теперь ты полковник…
– Зря ты так… – повторил полковник и, обхватив руками голову, откинулся на спинку кресла.
– Знать бы, что нас ожидает в будущем – прошептал Эйд. – Если б мне кто-то сказал…