Цугцванг
Шрифт:
«Что ты творишь?! Вон ключи! Бери и беги, дура! Они бы о тебе не думали, ты что Мать Тереза?! БЕГИ!»
Но я не шевелюсь, потому что знаю, что все равно не смогу этого сделать. Просто не могу. Не мое это подставлять.
Да и поздно пить боржоми, если печень отказала.
Слышу быстрые, спешные шаги, сбегающие по лестнице, а через миг вижу и того, кому они принадлежат. Видимо Михаил услышал шум и сразу бросился на выручку, но он не успевает ничего сказать — Матвей начинает тараторить.
— Мих,
Михаил щурится, правда снова не может и пяти копеек вставить, так как его брат, вобрав в грудь побольше воздуха, продолжает покаяние.
— Она взяла мою тачку! Твою мать, по-любому! И сбежала! Миша, прости, я…Я не…твою мать…
Старший наклоняет голову на бок и явно ждет от меня объяснений, а я иду наперекор. Фыркаю, сжимаю руки на груди сильнее и отворачиваюсь к окну, не желая участвовать в любом диалоге. Абсолютно. Меня дико бесит моя дурость, какая-то больная сердобольность и вообще…
«Надо было бежать! Какая тебе разница до этого дурака?!»
Да большая, на самом деле. Мне его очень жалко, потому что я не понимаю, как можно держать человека в психушке совершенно ни за что.
«Он — не сумасшедший, просто ребенок, которому нужно было внимание. Это его вина?!»
Я этого не принимаю, пусть и не покажу ни за что. Даже не оборачиваюсь и не смотрю, как Михаил спокойно подходит к двери, пока его младший брат продолжает оправдываться — меня это тоже дико бесит.
«С чего он вообще взял, что должен оправдываться, если это был бы мой выбор и мое решение?! "
— …Я пытался ее остановить, но…
Дверь открывается, Матвей тяжело вздыхает и винится еще раз.
— Прости, я правда не ожидал, и…О.
«Заметил меня, чувствую, как пялится, клянусь, даже с открытым ртом это делает! Ну что за наивная простота?…»
— Эм…ты не свалила.
Не отвечаю ему, потому что бесит меня тот факт, что его персона меняет мое отношение к ситуации, будто я ведусь на эту сраную манипуляцию, как дура.
«А я же дура и есть, как еще то меня назвать? Свобода была фактически в руках, и я пожертвовала ей ради кого? Ради их брата?! Просто смешно…»
Смотрю на Михаила серьезно и без улыбки, поднимаюсь на ноги и бросаю взгляд на дверь, ведущую в гараж.
— Верни меня в мою клетку, я устала и хочу спать.
Проделав ту же процедуру с прятками под курткой, наконец мы покидаем это ужасное место, наполненное безнадегой и отчаянием, снова едем в тишине. Вокруг ни души, да и света нигде нет. Только лес, снег и тихая, нейтральная музыка. Каждый, казалось, думает о своем, и не о чем больше разговаривать. Я сжимаю себя руками и корю за глупость, Михаил, возможно, и себя корит по этому же поводу — глупо было оставлять нас тет-а-тет. Я его понимаю,
«Понимающая какая, ты посмотри. Нет, звание Мисс-Мать-Тереза- столетия точно твое по праву!»
— Почему ты не сбежала? — вдруг спрашивает, я даже вздрагиваю от неожиданности, смотрю коротко, но снова отворачиваюсь, кутаясь в свою куртку теснее.
— Не было смысла.
— Да ну?
— Ты бы поймал меня, и я решила не играть с удачей. Не хочу, чтобы меня заперли в подвале.
— Трогательное вранье, Амелия.
— Зачем ты привез меня туда? — игнорирую его вопрос, горячо задавая свой, — На кой хер?! Чтобы вызвать жалость?!
— Чтобы показать, кто наш отец на самом деле.
— А я этого по-твоему не знаю что ли?!
— Ты мне ответь? — усмехается, и бровью не ведя, — Если ты серьезно думаешь, что твоя сестра приоритет, — значит не понимаешь насколько все серьезно на самом деле.
— А вы не пробовали… — ядовито начинаю, но Михаил сразу отсекает это, слегка сдавливая руль.
— Пробовали все, что тебе может прийти в голову — без толку. Нас воспитывали очень жестко и сурово, за любое неподчинение отец серьезно наказывает.
— Тебе тридцать лет, Михаил Петрович.
Выделяю голосом его отчество намерено, чтобы подчеркнуть формальное, полное имя, которое, спорю на что угодно, он слышит часто, как «Большой босс». Его слова потому и кажутся мне дико несерьезными и даже смешными — бояться пойти против родителя в таком возрасте и в качества состоявшегося человека.
— Вы могли бы его вытащить, если бы хотели.
— Не могли.
— Почему? Боитесь…
— Ты обратила внимания на комнату Макса? — вдруг его голос прибавляет стали и жара, он бросает на меня гневный взгляд, снова сжимая руль только сильнее, — Ну? Что молчишь?
— Что мне ответить? Комната, как комната.
— Ты серьезно ничего не заметила?
— А что там замечать?! Логово…
— В ней есть все.
Хмурюсь. Да, это действительно так, но…при чем здесь это?!
— Не думала почему?!
— Потому что ему лень поднять задницу…
— Ты просто идиотка.
— Спасибо, что заметил, — ядовито отбиваю оскорбление, сказано не менее токсично, на что получаю тихий цык.
Дальше его голос теряет весь свой огонь, становится тихим и каким-то…стыдливым?
— Когда мы были маленькими, а отец бил мать, мы закрывались в комнатах. Он часто был пьяным, и мама буквально заставляла нас это делать, чтобы и нам не прилетало, потому что он никого не жалел. Иногда ей удавалось закрыться с нами, и…сколько времени мы там просидели бы на этот раз — тайна, покрытая мраком.
Тут то до меня медленно доходит…
«Они привыкли так жить…с запасом на всякий случай…Если придется закрыться у себя на неопределенное количество времени, у них будет все, что нужно…Боже…какой кошмар…»