Цугцванг
Шрифт:
– А почему вы доверяете мне? – вскинула подбородок я.
– Потому что у нас нет иного выбора, – прямо сказал Себастьян. – Без риска выиграть войну невозможно.
Я несколько раз покивала, поджимая губы.
– Ладно… Тогда до вечера, – я развернулась и направилась к лестнице.
Мыслей не было. Так обычно бывает, когда происходит слишком много, а мозг попросту не в состоянии обработать всю информацию. Я погладила потрепанную кожаную обложку. Во всяком случае, они дают мне ответы, хотя вопросов новых, конечно, больше.
5. Аберрация
Я чувствовала себя предательницей. Липкое,
Мортиус обращался со мной как плохой хозяин с глуповатой собакой. На протяжении девятнадцати лет я тянулась к нему, старалась угодить, но каждый раз получала лишь болезненный пинок под ребра. Директор отвергал меня, а я всеми силами стремилась угодить ему. Сейчас мой поступок казался даже закономерным. Хотя, вероятно, таким образом я лишь пыталась успокоить протестующую совесть. Я оперлась о влажную стену и прикрыла глаза, собираясь с духом.
Шон с Себастьяном остались в комнате. С удивлением я заметила, что в импровизированной гостиной было достаточно тепло, зато стоило мне выйти на лестничную клетку, жгучий холод пробрал до костей.
– Не думал, что она согласится, – раздался приглушенный голос из-за двери.
– Почему? Я думаю, она еще не догадывается, – спокойно ответил Шон. Его безразличный, почти механический голос, узнать было нетрудно.
– Думаешь, она правда ни разу не пыталась прочитать книги из закрытых отделов?
– Думаю, пыталась. Безуспешно.
– Стоит рассказать ей?
– Есть причина, по которой Мортиус держит это в секрете. Несмотря на все, не думаю, что он дурак. Не наше дело, считаю. Наше дело иное. Со мной связались с юга…
Зашуршала бумага, повисло молчание. Я тихо отошла на шаг, чтобы опять не быть пойманной за таким постыдным делом.
В груди заклокотала тревога. Как они за три дня в замке сумели узнать какую-то тайну? Как они сумели проникнуть в закрытый отдел? На его границе стоит мощное запретительное заклятье, доступ к книгам есть только у Мортиуса и некоторых приближенных педагогов. Я сильно сомневалась, что директор позволил им зайти туда, так что оставалось понять, как именно им удалось обойти защиту.
Я быстро спускалась вниз по винтовой лестнице, совершенно погруженная в собственные размышления. Я толкнула тяжелую деревянную дверь и вышла в пустынный коридор. У меня давно выработалась совершенно странная привычка тщательно запоминать все свои маршруты. Я держала в голове количество сделанных шагов, температуру воздуха, освещение, фактуру дерева и небольшие узоры на оконных рамах. Я знала замок наизусть, но все равно оставались уголки, в которые я не могла пробраться. Поэтому меня злило, что кому-то это далось так быстро. С другой стороны, хорошо, что это получилось у людей, которые относятся ко мне благосклонно и готовы делиться со мной добытыми крупицами знаний. Я поморщилась. А уверена ли я, что Шон с Себастьяном имеют благие намерения?
Они появились из ниоткуда, припорошенные пеплом войны, пропитанные дымом погребальных костров. Мрачные, загадочные, нелюдимые, неловкие и совершенно не вписывающиеся в атмосферу академии. Оба парня мало заботились об учебной программе, рассматривали происходящее как некую паузу, за которую они могут набрать сил. Но что они собираются делать после? Как будут противостоять охотникам?
Я понимала планы Мортиуса: впустить в замок как можно больше колдунов и ждать. Прятаться. Ускользать от кровопролитных
Я понимала, что думаю так лишь потому, что ни разу не видела этот самый «обычный мир». Для меня он был старыми словами в библиотечных книгах, рисунками в альбомах и тлеющими воспоминаниями в давно забытых дневниках мертвецов.
Для Себастьяна с Шоном обычный мир был домом, которого их лишили. Варварски отняли все: семью, жизнь, право выбора, юношество. Боролась бы я за свой дом? Боролась ли бы я за себя? Не знаю. Не представляю. Хочется верить, что ответ был бы да. Есть в этой вере, в этой слепой, уничтожающей вере, что-то романтическое, героическое и завораживающее. Трагедия привлекательна.
Я мотнула головой, выныривая в реальный мир. Близилась зима, световой день безжалостно сокращался. Робкое солнце отбрасывало бледные лучи, ломавшие позвоночники о затейливые витражи на окнах. Красиво. Трагически красиво.
Мне предстоял целый семинар с Мортиусом, но, по правде говоря, я уже изрядно потеряла мотивацию. Сложно постоянно бороться за внимание и признание, сложно доказывать самой себе собственную ценность. Это выматывает.
Я часто задумывалась, почему я не могла родиться некроманткой? Или хотя бы анимагом? Пусть порой я бы застревала в своей звериной форме, но это было бы всяко лучшего той неопределенности, в которой я увязла на долгие годы.
Ноги вели меня сами по знакомым маршрутам. Я часто гуляла по восточному крылу, он было самым пустым. Здесь не было ни действующих аудиторий, ни жилых комнат. Лишь несколько библиотек, гостиных и веками запертых комнат. Я резко затормозила. Веками запертых комнат? Нервный смешок споткнулся о губы.
Я с сомнением нахмурилась. За последние несколько дней я и так нарушила достаточно правил, не хватало мне еще нарваться на гнев Мортиуса. Я сумела смирилась с его вечным равнодушием и ледяным голосом, но гнев его выдержать едва ли получится.
***
Я сидела одна на третьем ряду. Все студенты расположились перед лекционной стойкой, а я пряталась за их спинами в надежде на то, что до меня не дойдет очередь. Мортиус двигался как четко слаженный механизм. В книжках о людях я часто видела причудливые шестеренки, что бесконечно вальсируют в одном темпе, также и директор. Выражение его лица практически не менялось, прическа, походка, жесты и, казалось, даже костюмы – все одно и то же. Зачесанные назад длинные темные волосы, жабо, элегантный костюм, длинноватые ногти, широкий грациозный шаг и надменно сжатые губы. Его четкие слова заточенными лезвиями разрезали гулкую тишину. Я сжалась, нависая над книгой. Себастьян и Шон, зайдя в аудиторию, даже не посмотрели в мою сторону. Их отстраненные взгляды были направлены в пустоту, а я стала для них незнакомкой, будто не было только что разговора в тайной гостиной, а накануне ночью они не держали в руках мое бесчувственное тело. Я хмыкнула, отгоняя от себя бессмысленную детскую обиду. Рука сама будто потянулась к дневнику в кожаной обложке. Я не открывала его, даже не посмотрела на титульную страницу. «Л. Антвуд». Я нежно гладила эту надпись, искренне стараясь вникать в слова Мортиуса. Они проходили будто сквозь меня. Я могла различить буквы, слоги, слова, но все они складывались в какую-то бессмыслицу.