Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II
Шрифт:
Нельзя отрицать, что у контр-адмирала Небогатова была своеобразная харизма, весьма специфического толка!
Владимир Семенов в предисловии ко второму изданию «Боя при Цусиме» говорит о своем малом доверии к воспоминаниям участников о ходе боевых действий и приводит убедительные примеры своей правоты. Читатель, не поленившийся просмотреть донесения участников боя, описывающие хотя бы первые полчаса огневого контакта эскадр и четверть часа до его начала, сможет умножить число таких примеров пропорционально своему трудолюбию.
И кавторанг Семенов заключает:
«Вот почему… связанный обязательством быть в своем изложении документально точным, — я не осмеливаюсь верить ни своим, ни чужим “воспоминаниям”, раз только они не подтверждены
Но что записано — то было. За это я ручаюсь»{253}.
В Части первой этой книги подробно говорилось, что официальных документов о Цусимском бое — вахтенных журналов главных действующих лиц Цусимы — русских броненосцев, по понятным причинам не сохранилось. И практически все наши знания о бое вынужденно базируются на мнениях и воспоминаниях участников и очевидцев, оформленных в виде рапортов, донесений и показаний.
Но в таком случае совершенно очевидно следует предпочесть воспоминания, записанные по горячим следам самого сражения и не прошедшие длительной идеологической и иной обработки. Ценность первичных показаний свидетелей подтвердит любой юрист.
И в этом смысле донесения о бое старшего минного и младшего артиллерийского офицеров «Ослябя» — лейтенантов Михаила Петровича Саблина 1-го и Павла Александровича Колокольцева — стоят абсолютно вне конкуренции по своей достоверности и адекватности в сравнении со всеми иными позднейшими донесениями, показаниями и рапортами о начале боя. Недаром их мнениями вовсе не заинтересовалась Следственная Комиссия, и в ее материалах присутствуют свидетельства только сторонников «кучи».
Так что если бы вопрос «кучи», остановки «Ослябя» и вытеснения из строя следующих за ним броненосцев действительно зависел бы только от оценки степени достоверности воспоминаний участников, то и в этом случае сказанного было бы достаточно, чтобы понять, откуда растут уши этих столетне-недоброкачественных легенды и мифа о русском флоте.
Но в данном случае у нас есть, по счастью, и письменное свидетельство о строе эскадры при начале огневого контакта. Подлинное свидетельство из дневника капитана 2-го ранга Владимира Семенова, записанное им еще на «Суворове» «под свежим впечатлением», подкрепленное единодушными свидетельствами флагманских специалистов. И на которое, понятное дело, не обратила ни малейшего внимания Следственная Комиссия. С совокупностью этих свидетельств мы ознакомимся чуть позже [286] .
286
Часть пятая. Гл. 4.2, раздел: «Оттянул и скучился». Действительный строй эскадры.
А сейчас скажем только, что адмирал Рожественский действительно ввел в бой эскадру в полном составе — 12 линейных судов; построенных в одну кильватерную колонну.
Вновь слово Адмиралу.
Все мои броненосцы
«Необходимо, однако же, иметь в виду, что когда с “Суворова” сделан был первый выстрел по броненосцу “Миказа” с расстояния в 32 кабельтова, тогда “Миказа” был менее одного румба впереди траверза “Суворова”. А так как длина строя трех отрядов броненосцев второй эскадры должна была составлять 2,8 мили, то от концевого мателота в 3-м отряде до броненосца “Миказа” расстояние должно было быть не более 421/2 кабельтовов.
Таким образом, я ввел в
Не по причине моей сообразительности, а по оправдавшейся вполне самонадеянности, а может быть, и по ошибочному расчету японского адмирала, в момент первого выстрела с “Суворова” один только броненосец “Миказа” успел уже лечь на курс, параллельный или несколько сходящийся с курсом 2-й эскадры.
Из прочих же японских броненосцев два разворачивались вслед за “Миказа”, а остальные девять еще не подошли к точке последовательного поворота и лежали по отношению ко 2-й эскадре за “Миказа” носом в зюйд-вестовую четверть».
Первый удар 2-й эскадры
«Поэтому точка, в которой находился “Миказа” в момент первого выстрела с “Суворова” и в которую последовательно приходили вслед за “Миказа” еще 11 японских броненосцев, оставалась под выстрелами всей 2-й эскадры (под так называемым первым ударом ее) столько времени, сколько потребовалось японской линии длиною в 2,8 мили, чтобы пробежать через эту точку.
Если принять, что японцы циркулировали даже с огромною скоростью в 16 узлов, то на пробег 2,8 мили им требовалось не менее десяти минут.
А за эти 10 минут наша эскадра все же продвигалась вперед со скоростью хотя бы и 9 узлов.
Значит, и концевой нашего 3-го броненосного отряда мог продвинуться по курсу NO 23°на 1,5 мили; и, следовательно, его расстояние до точки, в которую один за другим приходили японские корабли, могло непрерывно уменьшаться и к концу перестроения японцев уменьшиться до 35 кабельтовов.
Причем в эту точку могли бы быть наводимы все орудия левого борта эскадры и все башни с орудиями больших калибров».
Мог и должен был
«Очевидно, по обстоятельствам, хотя и не от меня зависившим, первый удар нашей эскадры был поставлен движениями моего флагманского корабля в необычайно выгодные условия. В момент первого выстрела с “Суворова” головной японский броненосец один мог отвечать на огонь 12 — или, если допустить, что “Орел” не вышел еще тогда из-за борта “Ослябя”, то 11 — наших броненосцев.
А затем в течение десяти минут, пока японцы собирали свою линию, самый отдаленный из наших кораблей мог и должен был уменьшить свое расстояние от японской линии с 421/2 кабельтовов до 35 кабельтовов».
Следует добавить, что, точно выполнив приказ Адмирала, самый отдаленный из наших кораблей мог и должен был стрелять «по головному японской линии с расстояний прицельной его досягаемости для главных калибров» не только в момент первого выстрела «Суворова», но в течение, по крайней мере, первых 10 минут боя.