Цвет моего забвения
Шрифт:
– Это мы уже видели, - Десять выходит из дверного проёма. С её волос свешивается вуаль паутины в чёрных точках мух.
– Ванильные обои с Эйфелевыми башнями и части разломанных кукол. Глухо. Пошли дальше, пока совсем не стемнело.
– Я есть хочу, - бормочет Лили, искоса на неё поглядывая.
Я озабоченно вздыхаю. Я тоже хочу есть, но пока не рискую это озвучить. Потому что голод может привести к массовой истерии. Лили слишком мала, чтобы понять это. Вообще, проку от неё мало - лишь тормозит нас. Но не оставишь же ребёнка одного в таком месте?
– Долго ещё
– я пинаю банку, мутную от налёта времени. Сосуд ударяется об стену и с треском разлетается. Осколки блестят, отражая прощальные отсветы заката.
– У нас здесь нет места дислокации и дома, - Лорна пожимает плечами, - так что, как бы ты ни хотела, ответ на твой вопрос не самый приятный.
– Она хотела сказать, вечно, - подытоживает Десять.
– Вот чёрт!
Я выхожу из квартиры первой. Небо за окнами подъезда налилось сливовым вином и набрякло тучами. Интересно, сколько сейчас времени? Скоро ли ночь закроет небо, похитив свет?
И насколько опасна темнота здесь?
Лили и Лорна обгоняют меня и молча выбегают вперёд. Кажется, они пошли искать туалет. Или место поблизости, которое могло бы для этого подойти. Разумное решение.
Останавливаюсь у перил. Проржавевшие прутья кренятся, стоит лишь опереться на них. С опаской убираю руку и смотрю в пролёт. Восемь этажей вниз - и конец. Мне ещё дорога моя жизнь.
– Даш, - Десять подходит сзади.
– Только честно. Зачем ты рылась в моём рюкзаке?
– Рылась?
– вопрос ударяет под дых. Я не понимаю, о чём она.
– Только не отрицай. Мои вещи кто-то брал, я вижу это.
Ах, вот она о чём! Заметила, значит! Сжимаю губы и держусь. В рюкзак Десять лазала Лили, но не выдавать же малышку? Небось, узнав, Десять подвергнет её такому же допросу. Меньше всего нам нужны детские слёзы.
– Тебе показалось, - дерзко улыбаюсь ей в лицо. Напускное нахальство - всегда наилучший выход. Издеваясь, ты не выглядишь столь уязвимой. Словно сама идёшь в нападение вместо того, чтобы защищаться.
– Тяжёлый случай, - к моему удивлению, она не спешит спорить. Лишь опускает взгляд: измятый, как её блузка под балахоном с десяткой. У неё - голубая. У меня - тёмно-зелёная. Интересно, что за стилист нас одевал?
– Вот только не начинай!
– Начала ты, - Десять приподнимает уголки губ. Слабовато для хищницы.
– Почему ты на меня-то подумала?! Сама, поди, всё и переложила, только запамятовала!
– Потому что знаю! Больше некому!
Отворачиваюсь. Небо за окном покрывается синяками и кровоподтёками. Запахи становятся острее, а эмоции - громче. Ловлю себя на том, что готова заплакать. Только слёзы не помогут ни мне, ни Десять. Нам вообще ничего не поможет.
Десять шуршит ботинками. Кажется, отошла подальше. Вот и славно - не увидит моего смятения. Потому что я чувствую, как нос закладывает.
– Мои руки чисты, Десять, - говорю я, под напором выпуская из груди воздух. Но голос всё равно начинает предательски дрожать и срываться. Я молю наступающую ночь о том, чтобы скрыла мои краснеющие щёки. И слёзы, подступающие к уголкам глаз.
Десять кашляет в темноте,
– А твоя совесть?
– переспрашивает она.
Вот только морали меня учить не нужно!
– Ты часто плачешь, Десять?
– спрашиваю я, изумляясь вопросу, пришедшему ниоткуда. Хотя, после того, как я очнулась здесь, помня лишь собственное имя, удивляться уже нечему.
– Не знаю, - отрезает она, показывая тоном голоса, что не желает продолжать разговор.
***
Номер три
Здесь слишком темно, чтобы я могла ориентироваться. И слишком холодно, чтобы я имела возможность задержаться.
Подношу ладони к губам и выдыхаю последнее тепло, согревая кожу. Противные мурашки бегут к онемевшим кончикам пальцев, но чувствительность не возвращается. Странно: снаружи - цветущая весна и солнце, а здесь... Словно неподалёку открыт люк в подвал, и холод пробирается на этаж.
Я уже не спрашиваю себя, кто я и откуда явилась. Сейчас, когда приоритетом стало сохранение жизни, меня интересует, кому понадобилось устраивать такую западню? И - самое главное - для чего? Мысль о том, что из меня хотят сделать полуфабрикат, я отметаю сразу. Из моих мослов, разве что, суповой набор получится. Кожа да кости, и торчащие узловатые коленки впридачу - даже в джинсах кошмарно выгляжу.
Я крепче прижимаю согнутые ноги к животу, пытаясь сохранить уходящее тепло. Кеды скользят по промёрзшему полу. Дрожь катится по плечам.
Может, девочки меня обманули? Может, они сразу хотели бросить меня тут?
Нет. Они были напуганы не меньше: такие вещи не подделать. А я виновата сама, что пошла искать чёртов нож и отстала. Нужно было забыть о нём: я нашла бы ещё. Невелика потеря!
Но все мы допускаем ошибки. И итог моей, увы, плачевен. Как ни прискорбно, в результате я потеряла гораздо большее - поддержку. Если быть предельно точной: у меня больше нет ни соратниц, ни оружия.
С другой стороны: нужны ли мне такие помощницы? Они ведь даже не вернулись за мной!
Я поднимаюсь с пола и ощупываю стену. Растрескавшийся кирпич с бороздками цемента. Под пальцами крошится иней. Ледяная масса набивается под ногти. Как там говорят: если идти, придерживаясь одной стены лабиринта, то, в конце концов, придёшь к выходу? Может, стоит попробовать?
Стоит. Потому что альтернативы у меня нет.
Ноги едва держат меня, но я начинаю красться вдоль стены, как воровка. Колени хрустят при каждом шаге. Одолев несколько метров, я натыкаюсь на закрытую дверь. Краска неизвестного цвета отслаивается с рассыревшего дерева пластами и остаётся на ладонях. Дёргаю ручку - результата нет. Лишь гвозди скрипят, да навесной замок колотится о косяк. Тук-тук, тук-тук. Как часы... Под этот ритмичный стук начинает заходиться и моё сердце.