Цвет моего забвения
Шрифт:
– Отстань, - я достаю из рюкзака блокнот и карандаш. Открываю плотную обложку, слюнявлю грифель. Деревянный привкус тает на языке.
– Это важно.
– Насколько важно?
– Это очень, очень важно!
Я шатаюсь на грязи, как на батуте. Пальцы комкают бумагу. Клетчатый листочек уже порядком измят по краям. Даже потемнел на уголках. Быстро же у меня вещи из строя выходят! Приподнимаю колено, чтобы положить на него блокнот, и едва не теряю равновесие. Двенадцатая ловит меня за плечо, не давая упасть, и мне впервые хочется расцеловать её. Карандаш дрожит в руке,
– Вот, - выдыхаю я удовлетворённо, когда работа завершена.
– Ч-ч-ч-что?
– балласт высовывается из-за плеча двенадцатой и начинает корчить смурные рожи. Я, видимо, должна умиляться, но не тянет.
– Я могу думать за двоих, троих и четверых, - читает двенадцатая, перевалившись через моё плечо.
– У меня дурацкий почерк... Ты дневник ведёшь?
– Ты что, разобрала, что я пишу?!
– я не столько возмущена вторжением в личное пространство, сколько удивлена тем, что громила распознала мои каракули.
– Пфф, - фыркает двенадцатая, словно для неё это обычное дело.
– Зачем это тебе?
– Неужели непонятно?!
– возмущаюсь я, показывая записи.
Мурашки бегут по коже, когда двенадцатая начинает с пристрастием разглядывать мои кривые буквы. Словно меня раздели и поставили посреди площади, затопленной народом.
– Я - женщина, - продолжает читать она.
– У меня близорукость. Я свободно множу в уме трёхзначные числа... Извини если что, но это похоже на самохвальство в письменной форме. Как психологический тренинг от заниженной самооценки. Но, как я заметила, ты этим не страдаешь.
– Я пишу сюда то, в чём уверена, - с недовольством поясняю я.
– Этот листок - то, что я знаю о себе и своей личности. Следующий - то, что я вижу вокруг. Я думаю, что когда фактов наберётся больше, у меня получится вспомнить, кто я.
– Это к-к-к-ак?
– недоумевает Нетти.
– Я т-тоже х-хочу вспомнить!
Впрочем, дальше метать бисер перед свиньями у меня нет ни малейшего желания. Я захлопываю блокнот и кидаю его в рюкзак. Карандаш летит следом.
– Принцесса пишет туда то, что может сказать точно, - перехватывает номер двенадцать, и я даже благодарна ей за инициативу. Я лучше умру, чем буду объяснять тому, кто не способен понять и постоянно переспрашивает.
– Это поможет ей сопоставить обрывки памяти. Она думает, что поможет.
– Конечно, поможет, - с уверенностью говорю я.
– Иначе и быть не может. И вам советую.
Я надеваю рюкзак на плечи. В тишине слышится кваканье лягушек, стрекотание мелких насекомых и свистящее сопение Нетти. Сбивчивое и пятнистое, как её кожа.
Ивовые прутья смыкаются над нами, прыгая по ветру. За ними не видно ничего. Непонятно, в какую сторону идти и где искать ориентиры. Ещё более прозаичный вопрос - где искать выход, и есть ли он вообще.
– Мы не з-з-заблудились?
– отгадайте, кто подаёт голос первой.
– Нужно было идти вдоль дома, - замечаю я.
– Я же вам говорила! Дома полагается строить на хорошем грунте. И мы не сбились бы с пути.
– Думаю,
– Но мы же потеряли путь!
– раздражение переполняет меня.
– Р-р-рано п-п-паниковать, - вмешивается Нетти, и её реплики снова подливают масла в огонь.
– М-можем п-пойти н-назад по н-н-нашим следам.
– А это хорошая мысль, - двенадцатая хмурит брови. Они у неё густые, в добрую половину лба. Как у йети.
Сцепляю руки замком. Пальцы больно проминают кожу. Это уже слишком! Надо сбрасывать пустые прицепы - всё равно не пригодятся. Одна я принесу себе куда больше пользы, чем с утяжелением в виде двух пустоголовых, что, как раки, лишь назад пятятся. Открываю рот, готовя возражение, но не успеваю ничего сказать. Потому что в этот момент из зарослей слева вылетает дичайший крик. Волны звука колышут растительность, как ветер, и едва не сбивают нас с ног. Женский голос орёт что-то про грязный рот и святое имя. И про то, что кому-то суждено гнить заживо.
Тишина повисает так же внезапно, как возник крик. Мы переглядываемся.
– Вау, - коротко и бесстрастно комментирует двенадцатая.
Кажется, только она не удивилась. Потому что пятнистая снова вжимается в её рукав и дрожит. А мои глаза, вероятно, напоминают тарелки для пиццы.
– Т-там, - начинает Нетти, указывая дрожащим пальцем в заросли, - к-кто-то есть!
– Капитан очевидность!
– издевательски смеюсь в ответ.
– Это единственный вывод, который ты можешь сделать?!
– Той женщине, возможно, нужна помощь, - двенадцатая хмурится.
– А мы что, в волонтёры нанимались?!
– топаю ногой, пытаясь образумить головотяпок.
– Там опасно!
– Ты как хочешь, Принцесса, - громила закусывает губу, - а я пойду. Посмотрю, в чём дело.
– Смотри, не нарвись на охотницу за кишками!
Двенадцатая молча двигает в заросли. Пятнистый балласт мелкими шажочками спешит за ней, словно боясь остаться в одиночестве. Они такие смешные! Как утка, за которой ходит гадкий утёнок, ей-богу!
– Принцесса, - двенадцатая оборачивается и сурово поглядывает на меня, - ты правда хочешь остаться одна?!
Снимаю очки. Мир превращается в скопление чернильных пятен. Лицо двенадцатой сливается с небом.
– Пустоголовые, - коротко комментирую я, отправляясь следом.
***
Десять
Мы идём сквозь комнаты, заваленные хламом. Нос щекочет столетняя пыль, и Лорна постоянно чихает. В одном из отсеков я вижу крупную кость, обёрнутую тряпками, и едва подавляю приступ тошноты. Возникают шальные мысли о мёртвых городах с выжженными домами и о ковыле, горячем от постядерного солнца. Лорна отшвыривает находку в запаутиненный угол, видимо, заметив моё смятение. Обхожу место, где лежали останки, стороной: так, на всякий случай.