Цвет надежды
Шрифт:
И сам же себе ответил: потому, что в его жизни нет других просьб. Он больше никому не нужен. Только этой женщине, в чьих глазах мольба смешалась с болью.
Он беспомощно махнул рукой.
— Чур, щенков в мою честь не называть, — бросил он сторону Марисы и вышел.
— Щенков?
Мариса удивленно оглянулась на подругу. Та пожала плечами.
— Совсем плох стал, бедняжка.
— Мариса! — Нарцисса возвела глаза к потолку.
— Ладно. Монолог на тему «как ты можешь общаться с человеком, который просто отвратителен» я оставлю до лучших времен.
Мариса направилась
* * *
Ремус Люпин сидел на скамейке в парке и рассматривал редких прохожих. Начало сентября в этом году выдалось дождливым и серым. Как раз подстать его настроению. А поводов для уныния было предостаточно. С одной стороны, ему удалось найти работу. Предложение Дамблдора застало врасплох. Во-первых, потому, что директору Хогвартса удалось его отыскать, а во-вторых, он и не ожидал, что когда-нибудь будет претендовать на роль преподавателя в своей старой школе. Так уж устроен мир, что предложения работы не сыплются на оборотня как из рога изобилия, да еще время выдалось напряженное. Ремус согласился, не раздумывая. Он сам давно собирался вернуться в родные места, но все откладывал. То одна причина, то другая… Он отыскивал их, подобно археологу на раскопках, что извлекает на свет драгоценности из горы хлама и песка. Вот и Ремус выуживал из руин своей жизни благовидные предлоги для перемещений с места на место.
Предложение Дамблдора совпало с тайными желаниями, и Ремус расслабился. Подзабыл, что этого делать совершенно нельзя. Просто Дамблдор, ставший его ангелом-хранителем много лет назад, всегда действовал успокаивающе, и казалось: все его решения — правильны, все будет хорошо. А в жизни Рема так не хватало этой самой правильности и предопределенности в хорошем смысле этого слова. Да и вообще, порой хочется просто остановиться и позволить другому решить твои проблемы, не всю же жизнь вести неравный бой самому.
И лишь в «Хогвартс-экспрессе» он понял, какую ошибку совершил. Но, как часто бывает, пути к отступлению уже не было. Были взятые на себя обязательства, был долг, был…
Мерлин! Только один Мерлин может понять, что испытал Ремус Люпин, узнав о побеге Сириуса. А еще большее потрясение — колдография в газете.
Даже словами не объяснишь. Словно… Ремус не мог подобрать эпитетов. Как будто он находился в темной комнате, в которой порой страшно, порой одиноко, но уже привычно и понятно, и вдруг зажгли свет. И не тот мягкий и согревающий, который дают разожженный камин или несколько ласковых свечей. А свет от усиленного заклятия люмос или же маггловского освещения. Когда больно глазам и хочется спрятаться. Свет, не приносящий радости. Как… лунный.
Все эти годы он загонял мысли о Сириусе в самые потаенные уголки сознания. Он не хотел их, он их просто ненавидел. Потому что каждая отзывалась тупой болью где-то под ребрами. Потому что в памяти на фоне смеющегося мальчишки всегда возникали руины дома Джима и Лили. И мягкая улыбка Питера и… Гарри. Маленький беззащитный Гарри, который так звонко смеялся, стоило Сириусу взять его на руки.
И… было необходимо как-то это принять. Верил ли Ремус Люпин в предательство?
Ремус Люпин — бывший
И не вспоминать фразу «я невиновен!», еле различимую, словно с трудом выдавленную, пересохшими искусанными губами. Не вспоминать…
Раньше Ремус Люпин не любил ночи, освещенные полной луной. Потом перестал любить абсолютно все ночи. Когда утомленному сознанию плевать на сухие факты. Когда слышишь негромкий голос:
«Опасен, говоришь? Покажи хоть одного, кто, имея волшебную палочку и десяток заклинаний, неопасен».
Слова друга. Слова человека, который доверял, прощал и принимал.
И сознание упорно сопротивляется. Факты. Сухие факты.
А в голове такое знакомое: «Да брось, Лунатик. Мы быстро. Это всего лишь шутка…».
Мерлин! Знал ли ты, до чего дошутится Сириус Блэк? Знали ли мы все?
И, раз за разом перебирая воспоминания, Ремус не найдет ни одной зацепки, ничего, что могло бы дать повод подозревать Сириуса в измене. И останутся лишь сухие факты и выправка аврора. Их ведь не зря учили выживать в условиях войны. Не верить, не привыкать. Помнится, их всегда критиковали «за слишком безоговорочную дружбу в условиях военного времени».
— Так нельзя, — грозно рычал Грюм. — Нельзя, чтобы при гибели одной детали ломалась вся конструкция.
Молодые новобранцы были лишь конструкцией, призванной помочь в этой борьбе. Конструкцией, которая рухнула летом восемьдесят первого года, когда все «детали» рассыпались и покорежились. Но Великий Мерлин, наверное, это предвидел и сопроводил все падением Того-Кого-Нельзя-Называть, потому что иначе мир ждал крах.
Мерлин сыграл новой фигурой — Гарри.
Ремус зябко поежился.
Измученный вновь нахлынувшими воспоминаниями о собственных школьных годах, усугубленными мерным покачиванием «Хогвартс-экспресса», он и позабыл об одной маленькой детали, пока эта «деталь» сама не явилась в его купе.
Ремусу можно было даже не представлять этого мальчика. И не потому, что он был как две капли воды похож на Джеймса, нет, а потому, что, когда мальчик пришел в себя после обморока, вызванного дементорами, Ремус Люпин увидел слегка испуганный взгляд Лили. Это были ее глаза. Глаза того оттенка, который редко встречался Ремусу.
И завертелось…
Первые две недели в Хогвартсе едва не свели его с ума. Насмешки со стороны факультета Слизерин не трогали. Ремус слишком хорошо знал этот мир изнутри. Доставлял неудобство… Северус Снейп. Да-да, этот «милый» человек был деканом «любимого» факультета, а еще был несколько непривычен окружающий официоз. Профессор Макгонагалл, которую больше не нужно было бояться, но при виде которой все равно возникал давно позабытый трепет и мысленный вопрос, не успел ли чего натворить; профессор Флитвик, приветливо встретивший и сразу попытавшийся вовлечь в приятельскую беседу… И главное… Что же главное? Замок. Сам замок, чьи стены были наполнены голосами тех, других учеников. И воспоминания. Вот здесь его впервые поцеловала Фрида. Вот здесь он нашел окровавленного Сириуса. А там…