Цвет небес
Шрифт:
— И я.
После бала отец Питера ждал нас на стоянке, и мы забрались на заднее сиденье его «форда». Отец Питера высадил нас перед моим домом, и Питер пошёл провожать меня до дверей.
Я посмотрела на фасад и увидела маму сквозь окно гостиной, а затем снова повернулась к Питеру. Минуту мы стояли у ворот моего дома, остывая под вечерним ветерком. Мы запрокинули головы назад, чтобы посмотреть на звезды, слушая стрекот сверчков вокруг. Где-то в отдалении шепот моря породил во мне желание. Я ощутила странную, незнакомую доселе тоску.
— Потрясающий вечер, —
— Чудесный.
Он указал на входную дверь. Я отперла ворота и открыла их, а затем медленно пошла по дорожке. Стуча каблуками по плоским камням, я чувствовала, как ноют пальцы в тесных туфлях. Мы поднялись на ступеньки веранды и остановились под фонарем на крыльце.
— Думаю, увидимся завтра в церкви, — подытожил он.
— Как всегда, я буду там.
— А в среду последний день занятий.
Я улыбнулась.
— Слава богу.
Несколько секунд мы не говорили ничего, и я уставилась на свои туфли. Сердце гулко забилось в груди. Это было странным и ненормальным. Я сделала глубокий вдох и сглотнула, а затем Питер сделал то, чего я от него ожидала. Он шагнул вперед, склонил голову набок и прикоснулся своими губами к моим.
Этот раз был непохож на предыдущий. Поцелуй казался более умелым. Казалось, что Питер больше уверен в себе и своих действиях. Не думаю, что с того дня на озере он целовался с кем-то ещё (даже если и так, от меня он сей факт утаил), но полагаю, что у него было время поразмыслить об этом. Это больше не был первый поцелуй. Питер точно знал, что делает. Как и я — достаточно для того, чтобы слегка расслабиться и закрыть глаза.
Инстинктивно я обвила руками его шею. Моя грудь теснее прижалась к его, когда он обнял меня за талию.
Он крепко обнимал меня, а затем поцелуй начал меняться. Питер приоткрыл рот и более агрессивно захватил в плен мой язык. Я тихо ахнула, а в следующий миг он уже прижимал меня к стене, целуя в шею.
По коже побежали мурашки, и я едва могла дышать от восторга. Но поцелую должен был прийти конец. Мы оба это знали. Внутри ждут родители…
Питер осторожно отстранился. Он тяжело дышал, и это было видно, и смущенно смотрел на меня.
— Ух ты.
Я согласно кивнула.
— Увидимся завтра, — попрощался он.
— Хорошо.
Он спустился с крыльца и пошёл к воротам, затем развернулся и пошёл спиной вперед, махая мне на прощание, но споткнулся. Я тихо рассмеялась, и он засмеялся мне в ответ, пожал плечами, словно показывая, что ничего не мог поделать.
Не стану отрицать, что он мне сильно польстил. Внутри меня все словно светилось.
Отвернувшись от Питера, я вошла в дом, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней.
— Хорошо повеселилась? — спросила мама.
— Да.
Я ещё долго стояла у двери.
А затем внезапно почувствовала, будто меня смыло океанской волной. Я с трудом сглотнула, и не сказав ни слова родителям, начала подниматься по лестнице, напоминая себе, что меня больше не несут никакие волны. Это просто жизнь.
На следующий день в церкви во время проповеди мы с Питером
В следующий раз я посмотрела на Питера твердым угрожающим взглядом, потому что мы оба знали, что он не должен пялиться на меня так, словно желает поцеловать и на этом не останавливаться.
После обеда мы пошли купаться. На озере было полно народу, поэтому надежды на поцелуи тайком быстро улетучились, но по дороге домой знакомой тропинкой, по которой мы ходили тысячу раз, Питер взял меня за руку.
Мы почти не говорили, пробираясь сквозь лес. Прикосновение Питера выбило меня из колеи, как и приятное тепло, образовавшееся в наших сомкнутых ладонях. Когда он погладил костяшки моих пальцев, я почувствовала растущее возбуждение и поняла, что скоро все изменится.
И, конечно, на полпути домой Питер увел меня с тропинки в заросли можжевельника, где мы вновь предались греховным удовольствиям.
Глава 30
Когда начались летние каникулы, мы с Питером вернулись к той же работе, которой занимались прошлым летом. Питер снова работал на отца, а я продавала мороженое в «Лизни капельку» и добровольно помогала в приюте для животных. Я также стала больше заниматься благотворительной организацией при церкви, собиравшей пожертвования в пользу бедных.
Тем не менее в свободное время мы с Питером были неразлучны, как и в детстве, но сейчас по-другому. Мир казался нам новым и неизведанным, и каждый вечер мы прощались, целуясь на крыльце моего дома, и от этих поцелуев мои губы горели до самого времени отхода ко сну.
Вскоре мы целовались уже не только на крыльце, а делали это и в гостиной Питера, когда его родителей не было дома, на качелях, в кино, на папиной лодке и вообще везде, где могли хоть ненадолго остаться наедине.
Хотя я колебалась в отношении определенных изменений в наших отношениях, целоваться мне нравилось. Мне нравилось чувствовать губы Питера на своих, вкус его языка и то, как моё тело возбуждалось от его прикосновений. К концу лета я больше чувствовала себя женщиной, нежели девочкой, а Питер, казалось, возмужал.
Мы начали последний учебный год парой, держались за руки на переменах и ходили на школьные танцы вместе. Теперь Питер стал мне не только лучшим другом, но и любовником, хотя не в полном смысле этого слова, поскольку я была намерена сохранить невинность до свадьбы.
Хотя это было сложно, ведь мне приходилось разочаровывать Питера. Мне не нравилось дразнить его, но я не могла отказаться и от его поцелуев, и иногда, на заднем сиденье отцовской машины или на озере с наступлением темноты, он хотел большего. Он постепенно заходил всё дальше и дальше, и часто я позволяла ему это делать, но только до определенного момента.