Цвет предательства
Шрифт:
— Говори громче и разборчивей, смерд! — разорялся тем временем Мелвин. — Мы не собираемся выслушивать здесь невразумительный бред!
— Итак, ты заявляешь, что осквернил статую своим недостойным Протектора подаянием исключительно из-за глубокой нужды? В то время, как твой сосед, жестянщик… э-э-э… Фисун, показал под присягой следующее: не далее, как в прошлом месяце ты нанял в свою лавку двоих работников и собираешься открыть еще одну — у Медных Ворот. — Мелвин осуждающим жестом воздел к потолку мясистый указательный палец.
— Наветы всё, ваша светлость, грязные наветы… — забормотал
Бастиан с трудом подавил зевок. «А ведь это утро так хорошо начиналось», — подумал он с нарастающим раздражением. Нужно было, наверное, все-таки послушать Советника и ехать сразу.
Мелвин продолжал сыпать обвинениями:
— Кроме того, ты сопротивлялся своему задержанию и дерзновенно применил силу против городских стражников: в частности — по отношению к присутствующему здесь Брунсу! — он указал на одного из подпирающих Лисандра по бокам солдат, широколицего малого с торчащими во все стороны неровно остриженными соломенными волосами и желтоватым синяком под глазом.
— Ваша светлость, если мне будет позволено, — виновато проговорил тот, — мы и сами там малость переборщили, конечно, когда брать его пошли. Дверь выбили, да и бока ему немного намяли сходу… похмелье с утра мучило, осмелюсь доложить. А он руками-то отмахивался, да и задел меня немного по физиономии…
Герцог нарочито громко прочистил горло — на жирном лице Мелвина, вопросительно посмотревшего в его сторону, отчетливо проявилась досада: простолюдины частенько выгораживали друг друга перед Высокородными, и даже солдаты не были здесь исключением. Герцог прекрасно отдавал себе отчет в том, что его народ не испытывает особой любви к своим повелителям: да что уж там, большинство из этих людей их попросту боится, а некоторые так и ненавидят. Свою задачу он видел в том, чтобы первых было как можно больше, а вторых в идеале не стало бы совсем. Заслужить же любовь подданных Бастиан Пятый не стремился вовсе: подчиняться и служить, вот каким было предназначение простолюдинов в этом мире — а чувства их были ему абсолютно безразличны. Герцогу хватало и проблем со своими сородичами, не хватало еще заботиться об эмоциональном состоянии низшей расы.
Этот процесс начинал его сильно утомлять: Бастиан поерзал в своем кресле и жестом подозвал к себе кузена.
— Мелвин, — вполголоса проговорил он, — заканчивай эту тягомотину. Пускай заплатит штраф и катится восвояси. Зачем ты его сюда вообще притащил? У меня нет времени разбирать такие мелочи.
Начальник полиции вытер со лба обильно проступивший там пот.
— Ваше высочество, кузен, это еще не все. Позвольте мне зачитать основное обвинение, по поводу оскорбления Высокого Рода. Поверьте мне, этот человек заслуживает сурового наказания за свои отвратительные высказывания!
— Ну хорошо, читай, только не тяни, ясно? — герцог мановением руки отпустил Мелвина и посмотрел на своих придворных, расположившихся на нижних рядах помоста: большинство из них о чем-то негромко переговаривались
Обвинитель вернулся на свое место и поднял руку, призывая присутствующих к молчанию.
— Третий пункт обвинения по делу старьевщика Лисандра: оскорбление Высокого Рода словом! Как подтверждают многочисленные свидетели, в том числе гвардейцы его высочества, — Мелвин окинул собрание многозначительным взглядом, — этот человек неоднократно изрыгал хулу на своего повелителя, герцога Бастиана, а равно же и на всех Высокородных! Будучи задержан по обвинению в осквернении государственной святыни он, во время своего препровождения в темницу, в присутствии изрядного количества народа, произносил следующее: «Недолго, мол, упырям этим нами править, попомните мои слова! Придет Дракон и избавит вас всех от серого герцога и его прихвостней! Дракон, избавитель наш, уже в пути!»
В зале мгновенно воцарилась полнейшая тишина. Герцог буквально кожей чувствовал тот неприятный холодок, что пробежал сейчас по спине каждого из присутствующих здесь Высокородных при упоминании змея. Он выпрямился в своем кресле и знаком приказал Мелвину продолжать. Тот уничтожающе глянул на старьевщика:
— Как ты будешь оправдываться на этот раз, обвиняемый? Слова, сказанные тобой, слышали по меньшей мере пятьдесят свидетелей, и для меня это звучит, как государственная измена!
Мужчина вдруг странно преобразился лицом, глаза его засверкали какой-то безумной яростью:
— Говорил, да, и еще скажу! — голос его почти срывался на визг. — Избавитель-то наш близко, совсем близко, во сне мне являлся и обещал: «приду, мол, и спасу вас всех от серолицых!» Грядет смена цикла, дни ваши сочтены уже!
Стражники, с округлившимися от ужаса глазами, попытались зажать Лисандру рот, но герцог властным окриком остановил их: ему вдруг стало не по себе — вспомнился утренний разговор с Советником.
Старьевщик продолжал выкрикивать свои дикие речи, брызгая слюной в сторону помоста:
— Недолго нам страдать-то от вас осталось! Народ все видит, все понимает — а вы как думали? Терпение-то не вечное у нас! Дракон придет, и всех на копья поднимем, вурдалаки поганые, мрази! Как один встанем, нам только свистни! — он вдруг задергался в руках стражников, и грузно осел на пол с закатившимися глазами и пеной у рта.
В рядах придворных поднялся негодующий ропот; Мелвин молчал, выжидающе посматривая на герцога — тот поднялся со своего места, прямой, как копье и яростно-холодный.
— Полагаю, мы услышали достаточно, кузен. — Он оглядел присутствующих жестким взглядом темно-багровых глаз. — Этот человек безумен, но он ответит за все, сказанное им, сполна. Я жду вашего вердикта. — И герцог снова уселся в свое кресло, чувствуя нарастающую внутри волну бешенства.
Придворные поспешно повскакали со стульев и собрались вокруг Мелвина, возмущенными голосами обсуждая услышанное. Гвардейцы по обе стороны от двери сохраняли невозмутимое выражение лица, а вот стражники-простолюдины, неловко топтавшиеся около лежащего на полу без чувств Лисандра — те ощущали себя явно не в своей тарелке.