Цветок для Прозерпины
Шрифт:
– Проявились какие-то осложнения?
– Своего рода. Он пока не смог встать на ноги. И, как можете представить, трудно переживает свою несостоятельность, – ее собеседник проводит ладонью по волосам. Блестящие темные пряди взъерошиваются, а затем вновь опадают, скрывая выражение мужских глаз. – При этом полноценно заниматься лечением он тоже отказывается.
– Насколько помню, вы приняли решение о домашней реабилитации, – замечает Сабина.
– Возможно, это было моей ошибкой. Однако были обстоятельства, которые не позволили мне поступить по-другому, – Чиркен качает головой, вторя собственным словам, и поднимает на нее
– У меня уже есть работа, – не задумываясь, отвечает девушка, и только затем вспоминает о реальном положении дел. Вновь чувствуя досаду – неясно, на себя или других – делает спешный глоток остывшего чая, ставя чашку обратно на стол резче, чем следовало.
– Сегодня утром я имел возможность беседовать с вашим заведующим, – без обиняков поясняет мужчина, скользя глазами от ее пальцев, сжимающих чайную пиалу до зажатых плеч. Она чувствует это взгляд почти физически, но он не несет в себе ни капли предосудительности, только участливый интерес. – Я являюсь одним из попечителей больницы, и он поделился со мной той непростой ситуацией, в которой оказались он сам и вы, как вовлеченный в инцидент работник.
Сабина молчит, опустив голову. Ей не хочется подбирать нужные слова, искать подходящие фразы для выражения всего того сумбурного комка из эмоций и мыслей, что распирает внутри, давит на кости и кожу в ноющей иррациональной обиде, не позволяющей свободно вздохнуть. Да, ее задело решение зведующего, стоит это признать хотя бы для самой себя. Она с первых дней воспринимала больницу как свой второй дом – а может, и единственный. От нее же в очередной раз предпочли отказаться, отмахнуться как от несущественной пылинки. Сабина ненавидела это чувство, когда выбирали не ее, ненавидела с раннего детства, поскольку это значило быть забытой, оставленной, никому не нужной… Мертвой.
– Мой сын всегда был не совсем обычным ребенком, и по мере взросления это проявилось только явственнее, – неожиданно начинает говорить Чиркен, прерывая образовавшееся неловкое молчание. Девушка поднимает на него глаза, вслушиваясь в тихую речь, полную скрытого сожаления. – Мне неприятно это говорить, но у его матери было тяжелое психическое расстройство и, боюсь, когда я забрал его от нее, она успела нанести непоправимый вред психике Тимура. А может, наследственность сыграла роль, не знаю.
– Вы имеете в виду, что у него тоже какое-то расстройство? – так же тихо спрашивает Сабина.
– Я бы так не сказал. Он может быть сосредоточен на чем-то больше и дольше, чем другие люди. У него появляется какая-то зацикленность, стоит ему чем-то увлечься, но я бы не назвал это чем-то плохим. Благодаря этой черте ему удается добиваться высот во всем, за что он ни берется. Но иногда… Иногда у него случается что-то вроде эмоциональных срывов, и в такие моменты он может навредить себе.
Девушка вспоминает отчаянную злость в глаза Тимура, когда он окончательно пришел в сознание после травмы.
– Я обычно стараюсь отслеживать эти приступы, и раньше, до несчастного случая, с нами жила женщина-экономка, она помогала мне справляться с ним в такие моменты. Полгода назад, когда я отсутствовал по рабочим вопросам, они сильно поссорились, и не знаю, что такого Тимур ей сказал или сделал, но она одним днем собрала вещи и уехала, даже меня не поставила в известность.
Мужчина, словно опомнившись,
– Мой сын действительно может быть неприятным и наговорить всякого, но он незлой, – Сабина кивает, как бы показывая, что услышала и приняла сказанное, и он продолжает уже спокойнее. – В общем, я остался без помощницы, и в один из дней Тимур сбежал – он уже проворачивал это раньше, но никогда прежде не было так сложно его отыскать, обычно он оставался где-то неподалеку. Как я тогда перепугался, не передать словами… Думал уже вызывать МЧС, поднимать всех, кого можно.
Чиркен качает головой, лицо его омрачается от неприятных воспоминаний.
– Место, где мы живем, это небольшое поместье, которое досталось мне от деда по матери, она была русской. Поместье находится на Пашуковском возвышении, со всех сторон лес, до главной дороги сорок минут езды на машине по серпантину – основной проезд через ущелье. Можете себе представить, какие безлюдные там окрестности. У меня два пса – кунхаунды, они приучены к запаху Тимура и моему, и в случае необходимости могут выследить по нему одного из нас. Так как места довольно дикие, своего рода мера предосторожности, если кто-то потеряется. Ранее собаки помогали мне отыскать его, когда он убегал, но в тот раз он как-то сбил их со следа и успел уйти далеко. Я нашел его уже на подступах к центральному шоссе, он был в ужасном состоянии, весь в крови и без сознания.
Мужчина на мгновение зажмуривается, словно снова проживая те мгновения. Сабина отчего-то тоже чувствует волнение, хотя эта история и не касается ее напрямую.
– Он до сих пор отказывается говорить, что с ним произошло, и поранился ли он так сам, но у меня подозрение, что на него кто-то напал. У него была травмирована голова и переломаны обе ноги.
– Когда Тимура доставили к нам в больницу, вы, кажется, говорили, что он упал с высоты?
– Тогда это было единственное объяснение, которое пришло мне на ум. Позже, тщательно все обдумав, я нашел странными его ранения. Их можно получить при падении, конечно, но как он умудрился это сделать в том месте, где уже почти пологий склон? Думаю, он что-то скрывает от меня об этом случае, – Чиркен выглядит расстроенным, взгляд его становится чуть рассеянным, словно обращенным куда-то вглубь.
– Почему вы решили рассказать мне обо всем? – спрашивает девушка, когда пауза затягивается, в попытке вывести разговор на истинную причину звонка мужчины и последующего приглашения.
– Дело в том, что после… инцидента… Тимур сильно изменился. Нет, он и раньше был довольно нелюдимым и раздражительным, но в последнее время это стало совсем невыносимо. Я не понимаю, что с ним происходит, какие мысли у него в голове, но при этом вижу, что мой ребенок страдает. Помощь принимать он отказывается, как и говорить о произошедшем. Мне трудно просто мириться с этим и ничего не делать.
– Кажется, вы заботитесь о сыне, – замечает Сабина. Ее на мгновение колет отголосок болезненной печали, но она отмахивается от нее, не чувствуя за собой готовности размышлять о природе этого чувства.
Мужчина улыбается, смотря на нее, и в улыбке его проглядывает что-то необыкновенное. Девушка не может вспомнить, видела ли она когда-либо такое нежное выражение глаз, направленных на нее. Внутри колет еще сильнее, в небо тычется плотный теплый комок из подавленных нежданных и нежеланных слез.