Цветок для Прозерпины
Шрифт:
– Как она могла узнать? – девушка закрывает глаза, не в силах справиться с подступившим к горлу комком из неразборчивых чувств. – У нее же нет доступа к телефону.
Рука крепче сжимается на металлическом корпусе, пальцы белеют, как белеют и сжатые вместе губы. Однако, когда Сабина отвечает, ее голос лишен какого-либо раздражения:
– Постараюсь, – внутри нее словно камнепад, опадающий в пропасть, тянет и сосет под ложечкой.
Она прощается с врачом, и какое-то время продолжает смотреть на потухнувший экран телефона. Ладони почти не чувствуются, будто их надолго оставили в ледяной воде.
Взгляд Чиркена, пытливый,
Расслышал ли он разговор? Если да, то что об этом может подумать? Сабине не хочется, чтобы спутник знал о том, где сейчас ее мать. Она ненавидит вопросы, которые следуют за этим.
Однако мужчина, сознательно или нет, уводит разговор в совсем иное русло:
– Вы рисуете?
Неужели это все, о чем он спросит? У Сабины не сразу получается переключиться на новое обсуждение, она какое-то время собирается с мыслями.
– Мне больше нравится наблюдать за тем, как рисует кто-то еще, – все же говорит она.
– Вот как. Наблюдение порой требует большой выдержки. Хочется вмешаться в процесс. Направить его своей рукой, – мужская рука вновь тянется к магнитоле и возвращает в салон звучание музыки.
У Сабины остается впечатление, что мужчина хотел сказать о другом, но спросить напрямую она не решается, и просто молчит. Чиркен же снова благодушно улыбается и продолжает:
– Буду рад увидеть вас в своей мастерской – думаю, вам там понравится. Может быть, захотите приобщиться к процессу. Могу дать несколько уроков.
Девушка прочищает горло, чувствуя необъяснимую робость, прежде чем ответить:
– Я училась когда-то, – ей приходится приложить усилие, чтобы совладать с дыханием, прежде чем закончить. – Моя мать была художницей, как и вы, и рисовала дома.
Говорить о матери сейчас особенно тяжело, и Сабина не понимает себя – зачем она вновь и вновь обращается к ее образу в своей памяти? Почему не может стереть, забыть…бросить? Как та бросила ее.
Воспоминания бритвенной кромкой касаются разума, сворачиваются тугим клубком. Дни, когда дома были только они вдвоем, и мама рисовала. Раскладывать краски и кисти она всегда поручала Сабине, и девочка долго и обстоятельно укладывала все по цветами и размеру, в то время как мама подготавливала холст. Первым шел подмалевок, кончик кисти легко прикасался к грунту, оставляя пятна будущих силуэтов. Мама была разговорчивее, чем обычно, и рассказывала, как работать со светом и тенью, накладывать и смешивать цвета. Только в эти мгновения Сабина чувствовала, что она может порадовать ее, что она для нее настоящий человек, а не чужая тень, случайно приставшая к ее собственной.
Вопрос Чиркена возвращает ее из размышления:
– Как зовут вашу маму? Может, мы где-то пересекались, рабочий круг у нас довольно узкий.
Неясное сожаление скатывается по языку легкой горечью. Многие в городе знали имя ее отчима, но немногие слышали о матери до того дня, как ее осудили за убийство мужа.
– Марина Шолох, это ее девичья фамилия.
Мужчина молчит недолго, но пауза все равно кажется слишком длинной.
– Не слышал о такой.
Сабина наблюдает за мужчиной и сразу чувствует, что он лжет. Она знает это по еле заметному изменению тона его голоса, напряжению, охватившему пальцы, сжимающие руль, небольшому отрыву спины от спинки водительского
***
На одном из поворотов серпантина они выезжают на широкую лесную колею, которую Сабина ни за что не заметила, если бы ехала одна – поворот на нее скрыт густым ельником и располагается под острым углом к линии движения. Даже во внедорожнике чувствуются резкие перепады высоты, когда машина переваливается через крутые ухабы. Наконец, они выезжают к относительно ровному горному оврагу. Справа кружится блестящей на солнце лентой мелкая река, а чуть в стороне, на подъеме, виднеется красивое здание в классическом стиле, чем-то похожем на баженовский.
По мере того, как они подъезжают, и поместье становится ближе, девушка не отрывает свой взгляд от окна, впитывая чудесный вид. В центре здания расположена удивительная угловая купольная ротонда на световом барабане, окруженная пилястрами, от которой отходят два крыла здания. Верхняя часть ротонды украшена тремя оконными проемами круглой формы, снизу подпирают несколько ионических колонн, скрывающие проход к главному входу. Штукатурка фасада выглядит совсем новой, прямоугольные окна, длинные и узкие, лишены всяких украшений, но кое-где добавлены балконы с навесами от солнца и фронтонами. Несколько пристроек находятся с основным домом на разной высоте, из-за чего возникает впечатление раскидистой клумбы, но выглядит все согласованно и соразмерно. Вокруг здания кружится негустой подлесок, не знавший строгой руки садовника, и природная естественность только добавляет исключительность, превращая все в место ностальгии из книжных историй.
Машина останавливается у крыльца, и девушка замечает двух черных собак, сидящих на ступенях. Признаться, сначала она и вовсе принимает их за декоративные скульптуры, так неподвижно они выглядят. Когда Чиркен глушит двигатель и открывает дверь с водительской стороны, псы синхронно срываются с места и кидаются в его сторону. Все впечатление об их сдержанности разбивается о радостный лай, с которым они приветствуют хозяина.
Мужчина с видимым удовольствием наглаживает лобастые вихрастые головы и оглядывается на Сабину, остающуюся в машине и наблюдающую за происходящим. Она не рискует выйти. Почему-то, когда Чиркен упоминал собак, ей представлялся кто-то поменьше размером.
– Вы ведь не боитесь животных? – спрашивает мужчина с улыбкой.
Девушка качает головой и все же покидает машину, нерешительно приближаясь к Чиркену. Тот отдает псам команду сидеть, которую они моментально выполняют.
– Позволите вашу руку? – спрашивает он у Сабины, и она протягивает ему ладонь. Кожа у него горячая и сухая.
– Своя, – говорит мужчина собакам, приближая девичью кисть к их мордам. Мокрые холодные носы щекотно поддевают пальцы, и девушка стремится сжать их, когда процедура знакомства оказывается завершена.
– Они не сразу, но привыкнут к вам, и не волнуйтесь, на первые дни вашего пребывания здесь ночевать их оставлю в охотничьем домике – он неподалеку, в десяти минутах. У вас, кажется, никогда не было собак? – замечает Чиркен, он держит обе руки на загривках питомцев, пока те уселись у его ног и смотрят на Сабину большими умными глазами. – Справа Виз, слева Ареш.
Девушка с трудом отрывает от псов свой взгляд, поднимая его к мужскому лицу, на котором притаилась необидная насмешка.
– Эти имена что-то значат?