Цветок греха
Шрифт:
Но о чем вообще речь, если она это вовсе не она, не Шаннон Бодин по рождению, а Шаннон Конкеннан? И выходит, вовсе не она была и считала себя до сих пор довольно успешным художником по дизайну, а кто-то совсем другой?
Она горько усмехнулась. Кто же она в действительности?
Незаконная дочь совершенно неизвестного ей, безликого ирландского фермера, который не хотел или не смог быть фермером и кто уложил к себе в постель молодую, одинокую, несчастливую в собственной семье американку?
Пусть так. От этой мысли ей делается неуютно, даже больно, но неужели она сама настолько
И все же так оно и есть…
Она уже стояла на пустынной кромке берега, совсем одна, ветер развевал волосы, она ежилась от прохлады и знала: да, это правда, никуда от нее не деться.
Может быть, если еще с самых ранних лет ей стало бы известно, что Колин Бодин, хороший, добрый Колин, был тем, кто принял ее как дочь, а вовсе не родным отцом, то сейчас она бы себя чувствовала по-другому. Не как человек, живший столько лет в обмане, во лжи. Истина, обрушившаяся на нее почти через тридцать лет, оказалась слишком тяжкой – почти раздавила ее.
Но теперь уже ничего не изменить, не поправить. Осталось лишь одно: смотреть в глаза этой правде. И одновременно смотреть в себя.
– Бурное море сегодня.
Шаннон вздрогнула от звуков голоса и обернулась. Позади нее стояла старая женщина. Как неслышно она подошла! Хотя ветер и волны такие, что и мотоцикла не услышишь. И, кроме того, ее мысли были так далеки от этого скалистого берега.
– Да, очень бурное, – согласилась Шаннон, изобразив вежливую улыбку, специально предназначенную для незнакомых. – Но все равно, здесь так красиво!
– А многие предпочитают лес. – Женщина плотно закуталась в плащ с капюшоном, устремив в сторону океана взгляд своих глаз, удивительно ярких на покрытом густой сеткой морщин смуглом лице. – Те, у кого на душе поспокойней, – вновь заговорила она, – те любят лес. На этом свете есть всякое – на выбор. Для тех и для других. – Она перевела взгляд на Шаннон. – Наше дело знай выбирай.
Немного озадаченная, Шаннон молчала, засунув поглубже руки в карманы куртки. Она не привыкла вступать в беседы философского свойства со случайными встречными.
– Вот люди и выбирают или то, или другое, – все же ответила она. – В зависимости от настроения. А как называется это место? У него есть название?
– Некоторые зовут его Берег Несчастной Марии. По имени женщины, которая утопилась тут, когда потеряла в пожаре мужа и трех сыновей. Она не дала себе времени подумать, что делает. Забыла, что в этом мире ничто – ни плохое, ни хорошее – не бывает вечным.
Снова этот философский уклон. Какой у нее занятный образ мыслей.
– Печальное название для такого чудесного места, – покачала головой Шаннон.
– Пожалуй, – согласилась старая женщина. – Однако здесь хорошо постоять да поглядеть долгим взором вдаль, на то, что воистину вечно. – Она вновь посмотрела в лицо Шаннон и улыбнулась очень по-доброму. – Чем старше становишься, тем дольше смотришь. – Она кивнула в сторону бескрайнего океана.
Шаннон улыбнулась в ответ. Сейчас это получилось у нее совершенно искренне, без всякого усилия.
– Сегодня
– У тебя еще есть время, чтобы идти и туда и обратно, девушка. Но не забывай, где бываешь и что видишь.
«Странная женщина», – говорила себе Шаннон, поднимаясь по довольно крутому склону, чтобы выйти на дорогу. Впрочем, возможно, это вообще свойственно всем ирландцам – извлекать тайный смысл из любых, самых простых понятий и явлений.
Когда она очутилась уже на дороге, ей пришло в голову, что быть может, старой женщине трудно будет подняться в гору и нужно помочь. Она быстро пошла обратно, но на берегу уже никого не было.
Невольно она содрогнулась. Ей стало не по себе – какое странное и внезапное исчезновение! Но тут же одернула себя: что за нелепые страхи! Просто женщина ушла по своим делам. Ей, живущей здесь не один десяток лет, видимо, не составляло особого труда быстро ходить по холмам и скалам, и она наверняка знает самые короткие и легкие пути. Знать бы их ей самой, Шаннон.
Она снова направилась к машине. Пора возвращаться в «Терновник».
Шаннон застала Брианну сидящей в одиночестве на кухне за чашкой чая.
– А, вернулись? – Брианна поднялась, чтобы налить ей чай. – Хорошо прокатились?
– Да, спасибо. – Шаннон повесила ключи от машины на крючок в стене. – Купила, чего не хватало, чтобы начать рисовать. Думаю, завтра возьмусь. К вам кто-то приехал? Я видела машину перед домом.
– Это туристы из Германии.
– Ваша гостиница прямо как Организация Объединенных Наций! – Произнося это, Шаннон уже заметила, что Брианна чем-то озабочена. Впрочем, может быть, просто плохо себя чувствует или вымоталась до предела. Что неудивительно. И все-таки Шаннон решилась спросить: – Вас что-то беспокоит?
Брианна стиснула руки, потом опустила их вдоль тела. Жест, вообще свойственный ей, как успела уже заметить Шаннон.
– Присядьте и выпейте чаю, – сказала она. – Я не хотела в первые же дни говорить с вами на эту тему. Но… но, боюсь, придется… Вам печенье? Кекс?
Шаннон опустилась на стул.
– Не отвлекайтесь, Брианна. Я слушаю вас. Со вздохом Брианна заняла свое место у стола.
– Я с рождения трусиха, – призналась она. – Но должна поговорить с вами о моей матери.
Невольно Шаннон внутренне приготовилась к обороне. Хотя чувствовала силы и для наступления. В ее голосе, когда она заговорила, можно было, наверное, уловить отзвуки и того и другого настроения.
– Незачем ходить вокруг да около, – решительно сказала она. – Мы обе прекрасно знаем, что я приехала сюда не любоваться пейзажами. Хотя, по правде говоря, не представляю, в чем провинилась перед вашей матерью.
– Вы злитесь, Шаннон, и я не осуждаю вас за это. Но боюсь, через некоторое время вы разозлитесь еще больше. – Брианна замолчала, глядя в свою чашку. – Злость и обида других – чувства, которые меня ранят больше всего, – горестно заговорила она снова. – Но сейчас от них никуда не деться. Моя мать вот-вот будет здесь, Шаннон, и я не могу… не хочу лгать ей. Говорить, что вы просто случайная гостья.