Цветок греха

Робертс Нора

Он стиснул ее в объятиях, затем поднялся, чтобы взять одежду.

Свернувшись под одеялом, Шаннон наблюдала за ним, и в ней зарождались искры нового желания. Она села, опустила одеяло с плеч.

– Мерфи!

Он взглянул на нее, и она испытала радость, увидев, как его глаза загорелись от страсти.

– Мерфи! Я хочу, чтобы ты опять любил меня.

– Я хочу этого больше всего на свете, но мои родные в доме могут…

Он замолчал, потому что она поднялась во весь рост, сбросив одеяло, стройная,

обнаженная, зовущая, и пошла к нему.

– Хочу, чтобы ты опять… Как в самый последний раз. Быстро и отчаянно.

В ней было что-то от колдуньи. Собственно, он понял это, когда только увидел ее глаза. Сейчас в них светились сила, уверенность, волшебство. Выражение их не изменилось и после того, как он схватил ее за волосы и повел к стене.

– Тогда здесь, – произнес он хрипло.

Он резко повернул ее, прислонил спиной к камню стены, который лишь выглядел холодным, а на самом деле был теплым и гостеприимным. Таким, во всяком случае, она ощутила его сейчас.

Мерфи обхватил ее за бедра, приподнял. Она обвила его руками и ногами и вздрогнула, когда он с силой вошел в нее. Движения его были быстры и отчаянны. Как она и просила, если сама понимала, что хотела сказать.

Глаза в глаза, каждое яростное движение отнимает чуть не все силы, лишает дыхания. Ее ногти царапают ему плечи, губы что-то силятся сказать, и наконец из них вырывается победный вздох, когда их тела одновременно сотрясаются в счастливых конвульсиях.

Ноги у него ослабели, ладони сделались такими влажными, что он боялся – не удержит и выронит ее. С удивлением он прислушивался к своему неровному дыханию – словно пробежал с десяток километров.

– Господи, – пробормотал он с каким-то священным трепетом, моргая глазами, потому что их застилал туман. – Господи Иисусе!

Опустив голову на его плечо, она вдруг начала смеяться. Весело, радостно, безрассудно. Он с трудом удерживал ее, чтобы она не упала.

Вскинув руки вверх, она крикнула:

– Я чувствую, что живу! Живу! Продолжая удерживать ее, он счастливо проговорил:

– Ты живешь, женщина. Но ты едва не доконала меня сегодня. – Он жарко поцеловал ее и опустил на землю. – Оденься, прошу тебя, иначе мне больше не жить.

– А я хочу, чтобы мы пробежались голыми по полям! Вот чего я хочу!

Он нагнулся, чтобы собрать ее одежду.

– Представляю, как это понравится моей славной матери, если она выйдет из дома и увидит нас, – засмеялся Мерфи.

– Твоя славная мать, – отвечала Шаннон, начиная одеваться, – прекрасно знает, где пропадал всю ночь ее славный сын.

– Знать или видеть собственными глазами, – возразил он, – далеко не одно и то же. – Сидя на траве, Мерфи надевал ботинки, Шаннон в это время натягивала брюки. – Ты чертовски заманчиво выглядишь в мужской одежде!

– Это чисто мужской взгляд.

– Шан,

ты согласишься сегодня вечером пойти со мной прогуляться, если я предложу?

Ей показался забавным почти светский тон, каким был задан вопрос, хотя всего несколько минут назад они здесь, на этом месте, вели себя, как обезумевшие от вожделения животные.

– Да, – степенно ответила она, – пожалуй, соглашусь, мистер Малдун.

Она постаралась передразнить его ирландский акцент, но у нее, видимо, ничего не получилось, потому что он заметил:

– Все равно звучит как у янки. Но мне нравится твой противный выговор.

– Он противный, но мой.

Шаннон подняла одеяло, начала его складывать.

– Оставь его тут, – предложил Мерфи. – Если не возражаешь.

Она с усмешкой взглянула на него, вытянула руку, соединив вместе два пальца.

– Не возражаю.

– Тогда пойдем, я провожу.

– Зачем? Не надо.

– Мне страшно оставлять тебя одну. Уходить от тебя.

Он взял ее за руку, вывел из каменного кольца в открытое поле, где трава под брезжущим утренним светом уже серебрилась от росы.

Они шли медленно, и ее голова покоилась у его плеча, пальцы их рук переплелись. Небо на востоке постепенно окрашивалось в робкие золотисто-розовые тона, как на рисунке пастелью. Уже запел утреннюю песню жаворонок, слышны были крики петухов с фермы.

– Смотри, сорока, – радостно сказала она. – Я не ошиблась?

– Уже свободно разбираешься в птицах, – одобрил он. – А вон и вторая. У нас говорят, одна сорока—к печали, две – к радости. – Помолчав, добавил: – Три – к свадьбе, четыре – к детям.

Она проследила за полетом птиц, потом, кашлянув, сказала:

– Мерфи, я знаю, у тебя серьезные чувства ко мне, и…

Он приподнял ее и усадил на каменную ограду.

– Я люблю тебя, – просто сказал он. – Наверняка это можно назвать серьезными чувствами.

– Да, можно. – Она понимала: сейчас нужно быть особенно осторожной в словах на эту тему и в выражении собственных чувств, которые у нее стали глубже и сильнее, чем ей бы того хотелось. – Мне кажется, я понимаю, да ты и сам говорил, какое видишь продолжение всего этого. Исходя из твоего характера, воспитания, религии, наконец. Но…

– У тебя шикарное умение бренчать словами, – проворчал он. – Выражайся проще. Да, я хочу жениться на тебе.

– Мерфи!

– Я не прошу решать прямо сейчас. В данный момент мы наслаждаемся утренней прогулкой, и я надеюсь на вечернюю встречу.

Она взглянула на него, встретила внимательный, изучающий взгляд.

– Можем мы попросту говорить обо всем? – спросила она почти умоляющим тоном.

– Конечно. Почему нет? Дай я поцелую тебя до того, как мы войдем в сад к Брианне.

Она подставила ему губы и потом попросила: