Цветок и Буря
Шрифт:
Передние пряди длинных черных волос были скручены в крошечный пучок сзади, однако остальная грива свободно спускалась по спине, доставая юноше почти до бедра; клан Бури никогда не поощрял такие прически у мужчин, считая их знаком распущенности, однако здесь, как видно, была несколько иная мода.
Глаза незнакомца холодно коснулись ее тела, и Юань невольно поежилась; от него исходила странная энергия надменной скованности, свойственной почти всем аристократам, что она знала.
«А вдруг это Тин, мой жених? – напряженно подумала она, едва сдерживаясь, чтобы не поморщиться. – Если так, то он, определенно,
Ей, разумеется, судить юношу не следовало бы: в конце концов, она потеряла дары, не уследила за эскортом, вошла в неправильный проем дамэнь шутки ради, упала в обморок перед Главой, упустила опасную противницу – и все в течение каких-то нескольких дней. Вздохнув, девушка не выдержала и потянулась. Юноша сделался размытым пятнышком перед ее глазами, а затем снова собрался в одно надменное целое.
– Кто ты такой? – спросила она без излишних церемоний. – Прошу прощения, но я не звала никаких гостей и уж тем более не желаю видеть незнакомца, смеющего глядеть мне в глаза с таким самодовольством, словно это его комната, а я посмела ворваться сюда безо всякого приглашения.
Черные волосы юноши всколыхнул легкий ветерок, и в его левой руке материализовался веер с павлиньими перьями, которым тот принялся неспеша обмахиваться. Он сделал несколько маленьких, крайне изящных шажков в направлении Юань, и та, вскочив с постели, призвала свой фамильный шест.
«Гэтю, – позвала она мысленно. – Не соизволишь откликнуться хотя бы сейчас?»
«Соизволю, разумеется, – ответил тот наигранно-приторным голоском, явно заигрывая со своей хозяйкой. – Вот только своей энергией делиться не стану».
«Из-за твоего бездействия вчера я могла умереть!»
«Но не умерла же, в конце концов».
Девушка прикусила нижнюю губу до крови, пытаясь всколыхнуть ци, но ее жизненные силы все еще были на исходе. Юноша с веером мягко прошествовал к постели и опустился на нее, продолжая глядеть на девушку с нескрываемым удовольствием; презрительная усмешка расцветала на прекрасном лице, преобразуя идеальный рот в широкий звериный оскал.
А потом он вдруг исчез – растворился в воздухе с громким свистом ветра, который, вылетев в окно, спугнул сидевших на веточках птиц; чувствуя, как по телу вновь разливается слабость, а желудок сводит от голода, Юань лениво вернулась в постель и улеглась на нее, стараясь не думать о том, что рассвет с минуты на минуту сменится ранним утром, а вместе с ним начнутся многочисленные расспросы, встречи и оправдания.
Подумать только, ей придется бродить туда-сюда весь день, когда телу больно даже согнуть колено!
Она положила свой шест рядом и осторожно коснулась древесины ладонью.
«Что, заигрывать со мной решила? – нагло спросил дух в ее голове. – Не думай, что так ты растопишь мое сердце и заставишь покориться!»
«У тебя нет сердца, мерзкое ты создание. Только и делаешь, что дразнишь меня».
«Я служил своей прошлой хозяйке верой и правдой. Знаешь, кому я принадлежал раньше?»
Фамильное
Лишь одно правило в использовании этих удивительных вещей было неизменно: дух, пусть и заключенный, всегда выбирал себе хозяина самостоятельно, вырываясь из рук того, кому искренне не желал служить. Такого рода протесты, разумеется, тоже не были регулярными, однако Юань все же удивлялась всякий раз, когда Гэтю, явно тяготеющий к пороку и разного рода хулиганствам, не мешал ей хотя бы драться своими силами.
Говорили, что создателями фамильного оружия были Шесть Матерей – воительницы, философы и подруги, что однажды организовали свои кланы и поклялись жить в мире друг с другом, защищая народ от давно канувших в лету чудовищ. Именно они запечатали в свое оружие опаснейших духов и передали его на хранение потомкам, завещав использовать с умом и добротою. Юань усмехнулась, представив свою множество раз прабабку болтающей со своевольным духом обо всяких мелочах. Впрочем, с ней-то он наверняка был крайне услужлив.
«И почему из трех сестер ты выбрал именно меня? – спросила девушка задумчиво. – Ты ведь терпеть меня не можешь».
«Нет, могу. Я же не мученик какой – делаю лишь то, чего сам желаю, пусть и находясь в заточении».
«Такое заточение весьма сомнительно и иллюзорно».
«Свобода слуги, выбирающего себе хозяев – не вполне неволя, но и не вполне свобода».
Девушка фыркнула и дематериализовала шест, заставив духа умолкнуть.
«Пф-ф… Философ».
Глава Клана сидела на возвышении, дружелюбно и почти по-матерински улыбаясь. Розовое лунпао невероятно шло к ее румяному лицу, раскосые глаза теплого цвета с молодой непосредственностью рассматривали Зал Великого Лепестка, который та наверняка знала наизусть. Надевать мянь она не стала, зато украсила волосы роскошным буяо, как бы подчеркивающим ее истинный статус; монахини, служившие ей и личной прислугой, и советчицами, и охраной, стояли у стен, склонившись в почтении. Знаки лепестков на их повязках поблескивали в лучах раннего солнца.
Девушка вошла внутрь, сложив руки на груди и слегка склонив голову: усталость усталостью, а уважение к вышестоящим еще никто не отменял. Ее ноги тряслись от бессилия и волнения, щеки заливал смущенный румянец, парадная одежда, в которую ее учтиво переодели нежные руки слуг, прилипла к коже и щекотала ее. Никогда прежде девушка не слышала, чтобы женщине помогали облачаться незнакомые мужчины из числа наложников: это был ужасно стыдный, хотя, несомненно, весьма и весьма приятный опыт.
– Надеюсь, Вы достаточно пришли в себя, госпожа Юань Буря, – сказала госпожа Цветок невозмутимо-жизнерадостным тоном. – Вчера выдалась тяжелая ночь, однако я искренне надеюсь, что подобных случаев на территории сыхэюань больше не будет.