Цветок камнеломки
Шрифт:
– А за что ты сидел, почтенный?
– Что, еще-таки заметно? Это было в далекой молодости. А молодость - она глупа, товарищ майор. За что могут арестовать молодого человека, который терпеть не может ссор и драк? В одном месте купил, в другом - продал, ну вы же понимаете… А вот вы, вы гражданин майор, - много ли получили за тот самый складик возле Старой Текстильки? Какую благодарность, кроме выговора, мата, угроз поставить вопрос о неполном служебном и тому подобного? Хотя уж вы-то как раз соответствуете… Это не комплемент, потому что вы все-таки, извиняюсь, не дама…
– Тогда последний вопрос: почему вы подошли именно ко мне?
– Я мог бы сказать, что это потому что мы считаем вас умным человеком, и это-таки да. Я мог бы сказать что это потому что нам обидно видеть, что такой почтенный человек имеет так мало и его так мало ценят, хотя и это имеет место. Но это не вся правда, а я не хочу врать. Чтобы сказать уже всю правду, я скажу только, что я уже - старый человек, и поэтому я много всякого слыхал и много помню.
Майор медленно поднял на него взгляд, гость - молчал, спокойно смотрел на него, а глаза его при этом были строги, но при этом еще и полны неизбывной еврейской печали.
XIII
Позднее он так и не смог решить окончательно, - с какого момента начался следующий этап процесса. Очевидно - все-таки с той истории с дисками. Костин, услыхав завиральный проект бригадира сводной бригады фарцовщиков Игорька, молча покрутил возле виска:
– Вы меня что, за великого конструктора принимаете?
Из чего можно было сделать вывод, что конструировать высокого класса приемник и звукозаписывающую аппаратуру он отказывается категорически. По причине того, что не умеет этого вообще, и не смог бы даже и под угрозой расстрела. Что максимум, на что его может хватить - так это на изготовление отдельных деталей. Если ему дадут схему, характеристики и материал. А лучше, если объяснят требования к материалу, поскольку он-таки как раз материаловед. Вообще говоря, к моменту начала операции "Танго" они здорово наблашнились и решали такие технологические задачи, которые привели бы их в ужас еще полгода тому назад. Вершиной их достижений было то, что они смогли скопировать МПБ своего "Топаза". В этот момент Костин трясся совершенно позорным образом, а когда дьявольская авантюра анализа все-таки завершилась успешно, - перекрестился. Совершенно машинально. При том, что он понятия не имел, как это делается, и поэтому для надежности перекрестился сначала слева-направо, а потом - справа-налево. Сначала правой рукой, а потом, на всякий случай, - левой. Суммарно вышло четыре раза, но это не повредило делу. Каким образом Мохов позаимствовал на одну-единственную ночь основные блоки "Топаза" из запертого на ночь кабинета главного экономиста, который боялся положенной ему по штату ЭВМ прямо-таки панически, - осталось его маленькой тайной. Но это, - повторяем, - было их наивысшим достижением. На совете Малого Круга, включавшего их двоих и только их двоих исключительно, было решено потихоньку подкатиться за помощью к наиболее успешным старшекурсникам из самых влиятельных Московских вузов. Опасность была страшно велика: Костин, куда лучше разбиравшийся именно в этом вопросе, объяснил соратнику, какой настоящий процент составляют стукачи в этих самых элитных школах. Так что рисковать в истинном понимании этого слова никак нельзя. Сугубо, дважды и трижды, - провозгласил он, - надо обеспокоиться тем, чтобы студенты прилагали свои умные головы и умелые руки к их делу исключительно втемную. Даже не догадываясь, что именно они делают. Другое дело, - насколько это, вообще говоря, осуществимо. Костин и вообще был в области межчеловеческих отношений гораздо лучшим теоретиком и аналитиком, нежели практиком и оперативником. Когда у него было время на раздумья, он, как правило, довольно точно разбирался, кому что выгодно, на что и кто способен, кто с кем дружен и как вообще будет развиваться интрига. В непосредственном общении его отличало почти абсолютное неумение как-либо повлиять на своего визави. Студенты - чистые души, - Мохову даже немного совестно было их обжуливать, - вывели их на одного аспиранта, который, по их словам, как раз и занимался акустической аппаратурой. Кроме того, по их словам, аспирант был вовсе не от мира сего, ничем в этой жизни, кроме звукозаписи, звуковоспроизведения, обертонов и прочих мембран не интересующийся. Прикинув, они и решили, что лучшего кандидата на роль исполнителя в плане "Танго" им даже и искать-то нечего. Кроме всего прочего, слегка проследив за образом жизни кандидата, они справедливо решили, что человек, настолько погруженный в науку, вряд ли может быть стукачом. Они как-то не подумали, что сама по себе рассеянность - ни о чем еще не говорит, сама по себе - она может быть только признаком сосредоточенности на каком-то конкретном вопросе. И вообще - самой способности к сосредоточению на чем-либо. В довершение всех бед, Мохов решил, что разговаривать с аспирантом будет Костин, - как классово-близкий.
Уже через несколько минут разговора он понял, что абсолютно неправильно представлял себе характер собеседника. Худощавый, невысокий, страшно серьезный молодой человек с короткой стрижкой ежиком и смотрел на него необычайно внимательно, словно бы ожидал услышать от него самое важное известие в его жизни. И задавал вопросы, которые каким-то совершенно естественным, лишенным малейшего коварства образом подводили отрешенного от всего мирского акустика к тем вопросам, которые технолог как раз и не хотел поднимать. Видно было, что того несколько злит бестолковость собеседника, но он - только с такими и общался всю свою жизнь, а потому привык, притерпелся и примирился, как с неизбежным злом. Костин, когда ему было уж вовсе нечего говорить, начинал слишком громко и фальшиво похохатывать, хлопать собеседника по плечам и не слишком удачно шутить. При этом он отдавал себе отчет в том, что смех - фальшив, похлопывания - фамильярны и неуместны, шутки - неудачны, а сам он - нелеп и неестественен до боли. Он вообще странным образом чувствовал себя чем-то вроде дворняги, пегой помеси рядом с породистой, хорошо обученной овчаркой. У них были разные весовые категории, - и у технолога хватило ума понять это, хотя, в общем, он был о себе достаточно высокого мнения. В конце концов, отчаявшись добиться толку от визитера, аспирант пожал плечами и нехотя согласился попробовать собрать надлежащую аппаратуру.
Если бы они хотя бы отдаленно представляли себе, с чем им придется столкнуться, то не стали бы связываться, и бежали бы от плана "Танго", как от чумы, но к моменту истины бросать было поздно - слишком глубоко застряли в своем безнадежном мероприятии. Они делали ему детали, крали детали, иногда - выменивали и покупали детали, и, столкнувшись с иными из образцов, на которых не было никаких данных относительно фирмы производителя, аспирант иногда пожимал плечами, иногда - молча возвращал изделия, а иногда - поглядывал очень уж странно на неловко улыбающегося Костина. А потом он поставил вопрос ребром: либо ему говорят все до конца, либо он прекращает столь подозрительное сотрудничество. Прямо сразу? Прямо сразу. И денежки вернет? Можно вернуть. А можно направиться в компетентные органы, после чего - перестать волноваться о долгах… На более поздних этапах Диаспоры подобное поведение Евгения Медведева кончилось бы, скорее всего, очень-очень скверно, а судьба его после подобных слов была бы решена однозначно, - в духе высказывания Отца Всех Народов относительно человека и проблем. Но в то время в городских кланах не было еще Службы Ликвидации, и глупая, наивная, от полного незнания настоящей советской жизни происходящая угроза - прошла. Ему очень повезло, но получилось так, что им повезло тоже. Неизвестно, поверил ли акустик сляпанной на скорую руку легенде, что Костин-де сделал открытие, создал технологию, но решил не патентовать ее, пока не поимеет от использования соответствующие выгоды. Кто ж знал, что неофит и сам по себе считает жуткой несправедливостью то, каким образом оплачиваются в родной стране достижения ученых и инженеров? "Нет, - горячо, чуть только не брызгая слюной, говорил он, - за технологии, которые дают миллионы, - в лучшем случае премия в размере двух нищенских окладов! Но чаще того, - то, что могло бы дать миллионы, просто-напросто оказывается никому не нужным". Видно было, что это - прямо-таки пунктик у этого человека, в остальных отношениях - спокойного, выдержанного и малоэмоционального, даже несколько суховатого. Но достаточно было при нем сказать что-нибудь о том, как "у нас" принято обращаться с интеллектуальной собственностью, он превращался в опасного маньяка и был говорить на эту тему бесконечно, со страшным количеством повторов и примеров, ветвлений и вставных эпизодов, неподдельного возмущения и бессвязной ругани. При этом он, как и подавляющее большинство населения был, разумеется, совершенно искренне, без малейшего притворства советским человеком. Все то же: за что ни возьмись конкретно, - ну, - все погано, и любой
– переводили в цифровую форму, а "консерваторы" - последовательно, сменяя друг друга, трудясь до пота, очищали запись от накопившихся ошибок при перезаписи. Результатом процедуры было то, что полученная в результате запись оказывалась лучше оригинала. Более качественной, богаче несущими эмоции обертонами. Для того, чтобы сбить с толку спеца по прикладной математике, пришлось озаботиться тем, чтобы втиснуть "Топаз" в фирменный ибээмовский корпус. Монитор, после долгих колебаний, они все-таки решили сделать старой, доброй Иртеневской конструкции, - с молекулярными лазерочками, но при этом, натурально, снабдили его маркой "Томсон Спешиэл". Студент буквально влюбился в свой инструмент, - только что не целовал его при встречах и прощаниях, шумно им восхищался, и надоедливо, чуть ни каждый раз повторял, что: "Нашему дерьму - тут и делать нечего, оно тут и рядом не лежало…", и каждый раз, слушая его сентенции, Основатели с трудом сдерживались от нервного смеха. Так появились знаменитые "серые" диски. То, что они целиком состояли из тубулярного углерода, - диктовалось соображениями технологичности, но побочным результатом этого стала чудовищная стойкость пластинок. Чуть ни самой сложной проблемой оказалось, парадоксальным образом, печатанье "фирменных" конвертов. Но и этот вопрос удалось, в конце концов, разрешить при помощи друзей из солнечной Грузии…
При всей осторожности виновников Диаспоры, им все-таки не был чужд определенный понт: долгое, долгое время все порождения Костинской "прялки" неизменно несли на себе вертикально ориентированный черный ромбик. Пусть сколь угодно маленький и незаметный. После возникновения "копира", и, особенно, после того, как по-настоящему раскрутилось "Танго" деньги заметные, деньги солидные начали исподволь превращаться в деньги по-настоящему большие. Скромные, потертые торговцы, продававшие скромные кружечки, тарелочки и сервизики из бездефектного пирокерама, небьющегося и непрозрачного, скромно стояли чуть ни на всех толкучках и барахолках Европейской части СССР, на Кавказе и в областях Большого Урала, но начали проникать уже и в Западную Сибирь. Копеечные доли тоненькими струйками текли отовсюду, сливаясь в ручейки, небольшие речки и - вливались во все более солидные состояния Малого Круга, в который к этому времени прочно вошел Евгений Матвеевич Медведев. Не важно, из каких начальных соображений начал он свое сотрудничество с Основоположниками, сейчас все изменилось: вольные деньги, когда их хватает на осторожное удовлетворение любых потребностей, которые только могут прийти в голову человека в Центральной России, очень-очень напоминают по своему действию некоторые наркотики. Очень трудно, почти невозможно становится жить на те деньги, которых каким-то образом хватало раньше. После полутора-двух лет праведных трудов они с изумлением увидели себя обладателями больших, а по советским масштабам, - прямо-таки огромных, безобразных, недопустимых денег.
Парадоксальным образом одной из главных причин того, что болезнь успела столь широко распространиться и так далеко зайти, была сама по себе глубочайшая секретность Системы. Ни милиция, ни ГБ не знали о самом существовании возможного предмета сыска, а ежели искать нечего по определению, то это и не ищут. Но там, где крутятся большие и не слишком-то легальные деньги, происходит неизбежное: на новый источник товара вышли воры.
Справедливости ради следует сказать, что до этого момента Черный Ромб не фабриковал на продажу ничего по-настоящему опасного: шины, пленка, фильтры, обои-посуда, очень хорошая сантехника, включая водопроводные краны и смесители, не имеющие ни единой металлической детали и не требующие пресловутых прокладок (возмущению сантехников не было границ: отмечались отдельные случаи, когда они категорически отказывались монтировать исполненные ереси устройства), грампластинки, покрытия и детали для автосервиса, - вот, пожалуй, и все. К этому времени масштаб их деятельности настолько расширился, что некоторые явления стали заметны: вдруг, ни с того, ни с сего появился огромный спрос на любые автомобили, какими бы древними, раскуроченными или разбитыми они ни были. Брали "Москвичи" и "Жигули" даже разбитые буквально вдребезги, - был бы номер и документы в порядке. Но новый этап, характеризовавшийся подключением к делу научной молодежи - с одной стороны, и серьезных воров - с другой, чрезвычайно сильно осложнил ситуацию, добавил ей множество новых нюансов и оттенков. Но и - привнес неожиданно много нового, того, что значительно повысило живучесть "Черного Ромба", сделало его, в конечном итоге, практически неуязвимым.
– Учат вас - учат, а все туда же…
– Опять мы виноваты, да? А сколько я писал, чтоб этот этап с-сучий, хотя бы на партии разбили! Не вам писал? А то ведь всех на одну нашу занюханную пересылку! Да там одних "смотрящих" четверо! И прочих тварей… Где только подобрали такую свору! И грузины, и ростовцы, и чечены, и лезгины… И еще двое авторитетов из Питера! Для полноты коллекции!
– Ты вот что, подполковник, - в холодном голосе начальства глухо громыхнула угроза, - без истерик тут у меня. Обосрался - так молчи… В общем, - вопрос о неполном будет поставлен в любом случае, но от тебя зависит, как он будет решен. А теперь рассказывай поподробней, что за люди…
– А чего тут рассказывать, - трое зэков. В помещении амбулатории удерживают двух женщин-фельдшеров. Один из них неожиданно разбил большой флакон с какой-то медицинской дрянью и убил старшего сержанта Бельзебаева. Или очень тяжело ранил. У одного всплыла заточка, другой - овладел табельным оружием сержанта.
– Серьезные люди?
– Хуже. Один - некто Квашнин Николай Захарович, сорок четвертого года рождения, более известный как Квач, - более-менее, вор. А двое-е… - он безнадежно махнул рукой, - хулиганы, истеричная, зашорханная дрянь. Один - так вообще чуть ли не в "петушках" состоит. Обожрался какого-то там димедрола, сидел, пускал слюни а теперь чертей ловит.
– А чего хотят?
– Я порежу ее! Уходите от окон! Порежу!!!
– Истошно, на жутком надрыве вопил Илюха Гнус.
– Один па-адходит! Чтоб я руки видел! А то порежу!!!
– Чего хотят - чего хотят… Морфия требуют, две пушки, десять тысяч рублей и машину с шофером. Чтоб водитель был голый и босый…
– Голый?
– Оживился приезжий.
– Любопытно!
– Ну, в смысле, - в "трениках"…
– Ага. И, насколько я понимаю, - в тапочках.
– В кроссовках.
– Мрачно ответил подполковник.
– Без носок.