Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

Я убила ребенка, прошептала Меритамон – никто этого не услышал. Потом она поспешила за своим врачом, чтобы тот снова сказал ей, что она не виновата.

– Что здесь происходит, Менкауптах? – спросил второй хему нечер, когда все остальные опередили их. – Ты был другом Аменемхета, не так ли? Что с ним?

Менкауптах пожал плечами, сцепил руки на животе, потом убрал их за спину. Вздохнул, покачнулся на носках, избегая взгляда отца…

И вдруг стал сам себе отвратителен – вечно увертливый, робкий, чего-то стыдящийся.

–

Аменемхет отобрал у моей жены наследство, - пробормотал молодой отец, который все еще был вынужден жить как мальчик. – Меритамон унаследовала этот дом согласно завещанию великого ясновидца, а Аменемхет выгнал ее.

Менкауптах посмотрел отцу в глаза.

Брови жреца поднялись, во взгляде появилось сильнейшее недоумение. Пиковое за этот вечер.

– Как? – осторожно переспросил он. – Аменемхет лишен наследства? За что? Почему ты молчал?

Менкауптах опустил голову. Как объяснить – почему молчал? Жена запретила. А может, молчал по своей вечной трусости и несообразительности…

– Аменемхета наказали, - промямлил Менкауптах. – Он прогневал отца.

– Должно быть, очень серьезно, - сказал жрец – второй по значимости после великого ясновидца Тотмеса.

– Чем Аменемхет прогневал отца – тебе известно? – спросил он Менкауптаха.

Тот покачал головой. Менкауптах теперь чувствовал себя не смелым, а дураком – в который раз. Права была Меритамон, он не умеет думать, зачем он только проговорился…

– Я допрошу Аменемхета. Нельзя, чтобы так продолжалось, - сердито сказал его отец и ускорил шаг; Менкауптах обогнал его и стал перед жрецом, с таким видом, точно готов был сдержать его силой.

– Не надо, отец! Не надо!.. – взмолился он. – Аменемхет очень изменился, он пойдет на преступление, чтобы не отдавать сестре имение!..

– Это не причина, чтобы потакать ему, - возразил второй хему нечер. – Мне стыдно за тебя, сын мой! Ты так долго молчал, а теперь еще и трусишь!

Бедняга Менкауптах покорно уступил отцу дорогу. Тот не знал, с кем имеет дело.

Хотя Менкауптах тоже не знал Аменемхета, как не знала его и Меритамон. Знал один только старик-лекарь - но его не было здесь, чтобы увидеть глупость Менкауптаха и остеречь его отца.

***

Уну устроил свою госпожу, оставив с нею и ее сыном То и еще одного слугу, который караулил у дверей. Врач рассудил, что едва ли Аменемхет способен напасть на сестру в такой близости от второго пророка Амона.

Уну выскользнул из комнаты и, пока за ним никто не следил, направился на поиски главного врага – Тамит. Это она питала ядом сердце Аменемхета. Но сейчас, может быть, женщина еще не оправилась от болезни… нужно воспользоваться возможностью уничтожить ее, потом Уну уже не сможет; а госпожа не решится.

Старик руководствовался своим чутьем: он думал, что едва ли Аменемхет переселил свою женщину на женскую половину, в комнаты матери и сестры. Все же какое-то почтение к этим

госпожам у него осталось. Нет, Тамит должна быть в гареме, но только теперь ее никто не стережет.

Прижимаясь к стенам, стараясь шуметь не больше мыши, Уну достиг кипарисовых дверей, около которых раньше стояли воины Неб-Амона. Теперь там было пусто.

Старый врач осторожно отделился от стены и шагнул к дверям. Он скорее почувствовал, чем услышал движение за спиной…

Уну успел повернуться, и, беспомощный, уставился на грозного молодого властелина.

– Так вот оно что, - процедил Аменемхет. – Я так и знал, что ты здесь, крыса!..

Старик прижал руку к груди. Он не узнавал в нависшем над ним человеке мальчика, которого когда-то так любил… вернее, узнавал, и это было самое страшное…

– Господин…

– А ну идем со мной, - сказал Аменемхет и, схватив врача за ворот, втолкнул его в двери гарема.

Двери захлопнулись.

Уну знал, что для него все кончено – лицо Аменемхета не оставляло сомнений в его участи.

– Что ты намеревался сейчас сделать? – спросил молодой человек, по-прежнему крепко держа старика за одежду. Он подтянул его к себе, и ворот белой рубашки затрещал.

Уну молчал.

– Отвечай!..

Аменемхет встряхнул его.

– Ты можешь убить меня, как убил своего отца, - прошептал старик, чувствуя, что Аменемхет с легкостью может вытряхнуть из него остатки жизни. – Но ты не избавишься от того, что совершил… Это будет преследовать тебя, пока ты не умрешь…

Молодой красавец разжал руку, и на лице его отразился такой безграничный, бездонный ужас, что Уну стало его намного жальче, чем себя.

– Ты все знаешь? – сказал Аменемхет.

Уну, не отвечая, отступил к дверям, но господин с легкостью настиг его и снова сгреб за одежду.

– Тогда я не могу отпустить тебя, - произнес он.

Уну покачал головой.

– Не лги, Аменемхет, ты и так не сделал бы этого…

Вдруг он почувствовал себя глупцом, который сам себя уничтожил – не сказав господину правды, он мог бы еще спастись… Но нет – Аменемхет и так знал, что Уну все известно и он может выдать его, и молодой господин, так или иначе, не позволил бы слуге сбежать.

И Уну своим существованием угрожал Тамит больше всех. Аменемхет это понимал, и, глядя в лицо старика, снова стал приходить в ярость. Теперь то, что он намеревался осуществить, представлялось ему едва ли не законным деянием.

– Ты не уйдешь отсюда, - повторил Аменемхет, глядя в глаза врачу; а потом совершил поступок, который был едва ли не омерзительнее убийства страдальца-отца. Он опрокинул старика спиной на пол и, навалившись на него, зажал ему рот и нос. Слабые руки он держал коленями, и давил на врага всей своей молодой мощью, давил и давил его, глядя ему в глаза, с ненавистью, отвращением, удовлетворением…