Цветок Зла
Шрифт:
Когда Гуччи пришел в себя, лежа ничком на дощатом паркетном полу, ничто не напоминало о зажженном им огне, хоть Томас и не повторял своей ошибки и не оборачивался, чтобы взглянуть на то, что осталось за дверью кошмарного зала с трубами и лестницами. В комнате с голыми серыми стенами и устланным деревом полом воздух был чист и даже прохладен. Прямо перед собой мужчина узрел выход, но здесь еще находилось то, что заставляло его задержаться. На полу стояла старинная темная шкатулка, украшенная строгой геометрической резьбой, состоящей преимущественно из треугольников. «Особая вещь отца», - почти машинально вспомнил Томас, и это было истинное озарение. Замочной скважины шкатулка не имела – вместо нее на крышке находилось округлое углубление, несколько неровное в одном месте. Ведомый воспрянувшей интуицией, полицейский снял с пальца золотой перстень Говарда Гуччи и помести его в выемку на крышке. Кольцо с треугольным опалом действительно оказалось ключом к шкатулке, и внутри деревянной коробки в красном бархате Томас нашел икону с женским ликом, подписанную как: «Святая Каталина», и письмо, начертанное почерком отца. Смахнув вновь сорвавшиеся скорбные слезы, офицер принялся читать последнее адресованное ему стариком послание:
«Мой
Она берет свое начало в середине XIX века, когда на земли Сайлент Хилла прибыл миссионер католической церкви Томас Гуччи, получивший нереальную уже по меркам того времени задачу – обратить местных сектантов в «истинную веру». Стоит ли говорить, что в этом деле он не преуспел ни на йоту, зато нажил себе немало ненавистников, гнавших его взашей с каждого порога, плевавших в спину и сыплющих проклятия? Лишь одна женщина прониклась к Томасу сочувствием. Ее звали Дженнифер, и она одарила миссионера, уже оказавшегося на скользкой грани отчаяния, искренней, настоящей, спасительной любовью. Томас и Дженнифер были венчаны по католической традиции, и вскоре у них родился сын Кристоф. Все это не могло пройти незамеченным в маленьком провинциальном городке, полном древних иррациональных предрассудков. Орден счел Дженнифер грешницей и начал на нее охоту. Как ни оберегал свою возлюбленную Томас, она стала первой жертвой. Ее смерть запечатлена на многих так излюбленных местными картинах первого сожжения, которое, как верили фанатики, отпугнуло тьму. Культисты едва понимали, с чем имели дело, и как против них должно было обернуться их оружие смертной битвы с дьявольским обольщением. Дженнифер была первой птицей – той, что кричала на заре. На заре поистине чудовищного времени.
Тогда миссионер Гуччи, видевший смерть в муках своей законной жены, в полной мере испытал отчаяние, изменившее его. Зверство и безумие, царившие вокруг, заставили его разочароваться в своей вере. Как ошалелый, Томас принялся скрупулезно изучать культуру индейских племен, некогда проживавших на территории Сайлент Хилла. Вскоре он сам начал тайно поклоняться их страшному кровавому божеству возмездия и правосудия, статуэтку которого нашел в шахте простой рабочий, продавший ее бывшему миссионеру за бесценок. Томас планировал устроить Ордену воздаяние, совершив ритуал вызова бога Кзучилбары, однако культисты прознали его планы. И так Гуччи тоже оказался схвачен и помещен в проклятую тюрьму Толука, где его долго истязали и в итоге казнили на глазах сына. Возможно, происхождение нашей фамилии натолкнуло фанатиков на выбор вида экзекуции, потому его наградили итальянским галстуком. Когда Томас был обезглавлен, фигурка индейского божества, находившаяся в руках пораженного Кристофа, мистическим образом разделилась на две части. Сын без вины казненных родителей рано вкусил отраву отчаяния. Кристоф унаследовал новую веру своего отца и посвятил жизнь составлению гримуара «Багряный том», однако доделать дело и призвать в мир кровавого Кзучилбару ему так и не удалось. Что касается статуэтки бога, одну ее часть Кристоф спрятал, а другая, вызывавшая куда меньше подозрений, передавалась в нашей семье из поколения в поколение. Правда, о ее значении довольно быстро забыли.
Кристоф Гуччи преуспел в одном – в сборе информации. Он установил, что для призыва Кзучилбары нужен человек, находящийся в крайнем отчаянии, который уступит часть своей сущности кровавому богу, и двадцать четыре безвинные жертвы. Со времен первого сожжения Орден пытался очистить еще двадцать одну «ведьму». Таким образом, всего жертв было двадцать две, до 1948 года, ознаменованного тем, что наш род снова перешел дорогу Ордену. Ранней туманной весной 1947-го в моей душе родились сильные чувства к потрясающей, умной, скромной и добросердечной женщине по имени Кейт. Каждый миг в то сырое время года, на слякотных загородных дорогах или в недружелюбном, хранящем зловещее молчание городе рядом с нею был так вдохновляюще прекрасен, как ничто в моей жизни до встречи с ней. Мы были близки, и я хотел заключит с Кейт законный союз, но получил отказ, причина которого, не озвученная мне тогда, раскрылась слишком поздно. Моя возлюбленная состояла в Ордене, ее полное имя было Каталина. Наверняка ты хорошо знаешь, каким прегрешением у фанатиков считается подпуск чужака к себе: тем, кто так поступал, у них испокон веков не было прощения, как не миловали они и детей, рожденных от подобной связи. Я узнал правду, когда после моего безответного признания в самых серьезных намерениях Кейт пропала. Мы с Филлипом отчаянно искали любые сведения месяц за месяцем, почти полгода. Что же стало весточкой от нее вначале дождливого неприветливого лета 1948-го? Это был ты, Том, это был ты! Наш драгоценный, зачатый в любви сын! Я понял все, когда увидел младенца, оставленного у дверей моей квартиры с той иконой, которую ты можешь увидеть сейчас – с ее подписью, замаскированной под христианский оберег. Кейт знала, что ее осудят за грех, знали и мы с Филлипом, но не смогли помочь. Мы были обречены однажды услышать россказни о том, что ее казнили на костре! Ты был и оставался всем для меня, Том! Ты моя непомерная гордость. Может, благодаря тебе одному я не канул с головой в пучину того отчаяния.
Однако ты можешь представить мою боль и мою непримиримую злобу, которые всецело разделял мой верный, готовый помочь любой ценой брат. И мы с ним, как когда-то наши предки, задумались над проведением ритуала вызова Кзучилбары. Может, в этом месте ты сочтешь нас спятившими, однако поверь мне, сын, это было взвешенное решение. Филлип пошел на многое – он инсценировал собственную смерть, чтобы пропасть на время из виду, а позже под вымышленным именем устроиться на работу в Историческое Общество Сайлент Хилла. Ему удалось свершить все задуманное, в исторической организации он даже дошел до высокой должности, открывшей ему доступ во все возможные архивы. Филлипу удалось достать строго запрещенный в Сайлент Хилле «Багряный том», он собрал все необходимые сведения и даже обнаружил ритуальное
Глядя на тебя, сын мой, я чувствовал, что ты именно тот, кто способен завершить то, что начал еще Томас. Интуиция не могла обмануть меня, когда я решился назвать тебя в честь него. Я знаю, Том, что ты всегда стремился быть на страже справедливости, но ты должен понять, что в мире есть разная справедливость. Она может быть людской, божьей и даже для кого-то дьявольской, и порой от нас мало что зависит. Пусть ничто не пугает тебя и не останавливает, даже законы или мораль. Ты уже знаешь о птице, что пела в сумерках, пела тебе, пусть и только раз в твоей жизни. Не упусти последнюю птицу».
Офицер Гуччи тяжело вздохнул полной грудью. Воздуха не хватало, а внутри, где-то в груди ощущалась пугающая пустота. Лицо, руки и одежда Томаса были покрыты коркой засохшей крови, и лишь теперь он понимал, что произошло с ним в зале, оставшемся за дверью, и кого воплощала исполинская, водруженная на кострище фигура с железным нимбом. Сегодня ему пришлось пережить свое новое рождение. Рождение в муках, рождение, убившее мать!
Опустошенный последним прозрением, поглощенный виной за многолетние заблуждения прошлого, едва не толкнувшие его на кривую дорогу, Гуччи медленно, обессиленно, шатаясь, добрался до выхода из цементно-серой комнаты. За дверью оказался узкий темный коридор с выцветшими бордовыми стенами и вешалкой, на которой выстроились в ряд черные одежды культистов с широкими остроконечными треугольниками капюшонов. При всей заигравшей новыми красками ненависти и отвращении к Ордену, Томас понимал, что сейчас подобный балахон был идеальным одеянием, способным скрыть все тело, испачканное кровью. Облачившись в угольную ниспадающую завесу и скрыв темным треугольником лицо, полицейский вышел на ночную улицу, очистившуюся как от пепельного грима, так и от кокона багрового мрака. Мужчина не мог вернуться к рассуждениям о цели своего испытания – слишком дорого стоило смирение со всей многогранной обнажившейся правдой. Офицер Гуччи твердо знал лишь одно: сейчас его путь лежал домой.
VII
Обратившийся в единую черную, лишенную лица тень, будто ставший земным воплощением темного забытого бога Эреба или силуэтом безжалостного мстителя Кзучилбары, измотанный, отрешенный, но обновленный, дважды рожденный человек брел в ночи вдоль хранящего незыблемый покой озера. Осколок зеркала небес на земле, позолоченный звездами палых листьев, не получал на сей раз никакого внимания со стороны Томаса. Офицер не замечал вообще ничего вокруг, когда взгляд его оставался обращенным глубоко внутрь себя. Его вины не было в печальной участи родителей, но за его жизнь была уплачена невообразимо высокая цена. Должна ли была сия плата окупиться исполнением мистического долга перед родом – этот вопрос оставался без ответа. Как и то, переплетался ли долг с миссией, принятой у несчастного Майкла Кауфмана. «Какое у того, что стало с доктором, отношение ко мне? Видимо, история, в которую он вляпался, очень похожа на историю моей семьи…» - на этой мысли офицеру Гуччи пришлось остановиться, ведь он сам не заметил, как очутился у дверей своей квартиры, словно в одночасье. Балахон с островерхим треугольным капюшоном упал с его плеч на пороге – мужчина не собирался вносить подобную дрянь в дом. Все так же ослепленный наплывом мыслей, Томас с порога направился в ванную, и время растворилось в потоках холодной воды, смывающей темно-алыми нитями кровь. Лишь в этом, вновь затянувшемся очистительном обряде Гуччи обрел контакт со своим усталым, ноющим от недавней перегрузки телом, а когда вышел из ванной, нагой и мокрый, пробранный холодом, по квелому рассудку ударило осознание того, что утром полицейскому нужно будет заступать на смену. Томас снова ощутил страх и сопротивление – он не находил в себе готовности так скоро вернуться в строгое русло рабочей жизни, взяться за привычные обязанности, делая вид, что ничего не случилось. В этот раз полисмен однозначно чувствовал, что еще не все он довел до конца. С тяжелой головой Гуччи лег в постель, понимая, как важно было сейчас выспаться или как минимум попытаться поспать, но его не оставляли смятенные мысли о двадцать четвертой мертвой птице. «Что, если это все же женщина Кауфмана? – гадал он, уставившись в потолок, на сером полотне которого в полумраке вырисовывались эфемерные рябящие узоры. – Что-то должно указать на нее. Открытка с астрой… Неужели на ней ничего не написано?». Томас не мог отложить поиски ответа – он встал и, подобрав с пола прихожей грязную рваную рубашку, достал то, что находилось в ее нагрудном кармане. На открытке с красным цветком было напечатано только латинское обозначение растения: «Dahlia Coccinea». И этого было достаточно. Если бы только офицер сразу заметил название георгины, то мог бы все понять гораздо раньше. «О черт… - содрогнулся перед тревожным открытием Гуччи.
– Я и подумать не мог, где все сойдется! А вот оно - Далия и Кауфман… Проклятье, как я сразу не узнал?! Ее светлые волны волос, тонкие губы, излом бровей и голос… Что выходит? Далию хотел защитить Кауфман, она станет двадцать четвертой жертвой? Если так, то боится она того, что ее дочь останется одинокой? Без отца, без семьи, в руках сектантов… Но и детей они тоже не щадят! Майкл должен был знать, что он отец Алессы, так не она ли привела его обратно в Сайлент Хилл? Не знал ли он об угрозе, нависшей над дочерью? Так или иначе, он точно понимал, что являлся причиной их участи. «Цветок моего зла». Вот, что за грех на его совести, что за порок был неисцелим!». Для самого же Томаса открылся нежданный поворот – даже в нормальной реальности, ненадолго проблеснувшей средь тумана и крови, дорога свела офицера Гуччи не со случайными людьми. Долг, принятый им у Майкла Кауфмана, касался Далии и Алессы Гиллеспи. Но почему же мать увела дочь от него, даже не попытавшись получить помощь, в которой он бы не отказал?
Теперь Томас окончательно лишился сна и покоя. Он корил себя за то, что не сумел вовремя понять, кто может быть последней птицей. Он рисковал не оправдать надежд Говарда и упустить ее! Гуччи пытался решить, что теперь он мог сделать. В любом случае он не знал, где искать семью Гиллеспи. Стоило дождаться утра и пойти на работу, а там уже появится возможность. Коллеги поймут, помогут навести справки. «Вы же знаете, в каком городе мы живем?» - этой фразы всегда было достаточно в Сайлент Хилле.