Цветы из чужого сада

Пашнев Эдуард Иванович

– На место! – закричала Маринка и затопала ногами на Диеза.

Тот поджал хвост и обиженно отошел в сторону.

Алик вздохнул, опустив голову, посмотрел грустно на носки своих ботинок и поплелся к выходу. А он-то думал, что когда не надо будет ходить к Лешке, он будет ходить к Красной шапочке. А она и правда Задавака. Алик уже проходил арку, когда услышал позади быстрые шаги. Оглянулся и увидел запыхавшуюся Маринку.

– Ты чего пришел? – остановилась она.

– Просто так, – сказал Алик и попробовал подковырнуть носком ботинка кусочек асфальта.

– А

куда уходишь? – Маринка тоже попыталась подковырнуть носком своей сандалии кусок кирпича.

– На улицу.

– Зачем?

Из-за угла выглянула маленькая девчонка с обручем хулахуп, который она крутила, когда Алик вошел во двор.

– Жених и невеста! – крикнула девчонка.

Алик и Маринка, не сговариваясь, побежали со двора. На улице было много народу, и мальчик и девочка быстро затерялись в толпе.

– И папа говорил, и мама говорила, почему ты не приходишь к нам в гости. А я сказала, что ты плохой мальчишка.

Маринка засмеялась. Теперь она была совершенно уверена, что Алик хороший мальчишка.

Они свернули на другую улицу, где народу было меньше и где во всю улицу тянулась высокая чугунная ограда городского сада.

– А я ему как дам камнем! – рассказывал Алик.

– И ты не побоялся?

– Нет.

– А я побоялась бы.

Прутья были холодные, и когда Маринка к ним приложила ухо, она услышала, как ограда гудит.

– Послушай! – сказала Маринка.

Алик тоже приложил ухо…

– Знаешь, что это гудит? – спросила Красная шапочка.

– Что?

– Это цирк едет.

Сквозь ограду была хорошо видна огромная брезентовая палатка шапито. Сейчас она пустовала, но по городу уже расклеивали афиши, на которых разевали пасти львы, прыгали вниз головой гимнасты, смеялись клоуны.

– Ты любишь цирк? – спросила Маринка.

– Люблю.

– А ты что любишь? Клоунов или гимнастов?

– Клоунов.

– Мой папа тоже любит клоунов. А я люблю гимнастов, потому что они в цирке самые смелые. А ты бы мог на такой высоте висеть вниз головой?

– Я? – спросил Алик, оттягивая время.

– Смог бы?

– Нет, – сознался Алик и опустил глаза.

Но Маринка его успокоила. Она решительно закивала головой.

– Ты смог бы. Я знаю: ты тоже смелый. Некоторые люди не знают, что они смелые, а потом оказывается, что они смелые.

Маринка и Алик шли и смотрели на ограду, и когда они начинали идти быстрее или бежали, в глазах так начинало рябить, что хотелось зажмуриться. Маринка первая зажмурилась и засмеялась.

– Давай посчитаем, сколько оградин? – предложила она.

– Давай.

Они вернулись к воротам и начали считать. В одну сторону оказалось две тысячи три штуки, а наоборот две тысячи пять штук. Алик и Маринка считали до вечера. Потом вернулись к Маринкиному дому и назавтра договорились идти за фиалками в Дубовую рощу.

20. За фиалками

Над столом, разделенным белым экраном на два столика, продолжались опыты. С каждым днем Сергей Сергеич все больше усложнял задание. В тот день, когда Алик и Маринка пошли в Дубовую рощу за цветами,

ученый предложил расширить границы эксперимента, оставить Вовку здесь, а самому уйти в другую комнату или даже в другой дом.

Виноградов сверил часы свои с настольными, которые поставил перед Вовкой, написал ему на бумаге минуты, когда он должен будет принимать телепатические сигналы, посылаемые из другого дома, и ушел. Вовка Жигалкин и Петька Серебряков остались одни в комнате. Через каждые две минуты на Вовкиных бумажках появлялись разные неожиданные рисунки. То зебра, то барабан, то просто две линии.

Петька сидел не шелохнувшись. Когда все назначенные Виноградовым минуты кончились, он спросил:

– Откуда ты знаешь, что нужно рисовать?

Вовка пожал плечами

– Не знаю.

– Ты слышишь, что тебе Сергей Сергеич говорит, да?

– Нет. Я не слышу, а как будто рука сама слышит.

Виноградов прибежал, жадно схватил листочки с Вовкиными рисунками и раз пять повторил:

– Поразительно, поразительно, поразительно, поразительно, поразительно!

Вовка Жигалкин и Петька Серебряков, попрощавшись с Виноградовым, пошли домой. А Сергей Сергеич сел за стол, все еще освещенный одной лампочкой, машинально взял в руки карандаш и задумался. Время от времени он что-нибудь рисовал на листочках бумажки просто так и снова задумывался. Прошло, наверное, минут пятнадцать. Вдруг Виноградова словно кольнуло что-то в сердце. Мозг пронизала какая-то тревога, а рука машинально нарисовала на листе бумаги обрез. Несколько секунд Сергей Сергеевич непонимающе смотрел на вышедший из-под его руки рисунок. Он не понимал, почему нарисовал именно этот предмет. Виноградов попробовал проанализировать, вспомнить, что предшествовало этому. Нелепая догадка мелькнула где-то в самом уголочке сознания. Через две секунды догадка не казалась уже такой нелепой, а через три Виноградов вскочил, толкнул дверь и ринулся вниз по лестнице, пробежал мимо ошеломленной гардеробщицы. Оказавшись на улице, на одну секунду неуверенно остановился.

Диез весело бежал впереди. Маринка и Алик хотели сначала побывать в зоопарке, а потом нарвать фиалок и ехать домой, но в зоопарк их не пустили. Контролерша сказала, что с собакой она не может пустить, потому что собаки раздражают льва Голубчика.

Над рощей возвышалась телевизионная вышка, там, рядом с вышкой, где-то был научно-исследовательский институт, где Петька Серебряков и Вовка Жигалкин вместе с Сергей Сергеичем ставили опыты. Но Маринка и Алик ничего об этом не знали: они пришли за цветами.

– Чур, мои фиалки! – сказала Красная шапочка.

– Чур, твои, – согласился Алик и стал рвать цветы для нее.

Диез носился по полянке за белой бабочкой, подкрадывался, когда она садилась, и снова бежал, подпрыгивая, когда она перелетала на другое место. Вдруг он сделал стойку, повернулся на сто восемьдесят градусов и визгливо залаял.

– Ага!

На полянке стоял Лешка. За его спиной, опустив головы, стояли Шурка и Гога. Заячья губа выглядел даже веселым.

– Ага, попались, – повторил он вслед за Лешкой. – Жених и невеста.