Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
17 S
Затем он подошел к окну, оперся руками на трухлявый подоконник и так же сердито продолжал:
— Какие же мы дураки, что приехали сюда. Ведь здесь нам приходится хуже, чем грешникам в аду. Даже хлеба нельзя поесть досыта. Я голоден, как упырь. Всю ночь я ворочаюсь с боку на бок и боюсь, что рано или поздно умру от голода. И никто не помянет меня добрым словом. Наоборот, все будут насмехаться: «Бедный Пано, ему ли с его прожорливым брюхом было браться за науку...»
Я улыбнулся, хотя мне хотелось плакать. У Крашника была своеобразная манера говорить, которую он перенял у белобородых деревенских стариков. Кроме того, в его словах была горькая правда. Я сам испытывал
— А на эту сушеную козлятину, которой нас кормят, я и смотреть не могу, — продолжал Пано уже не сердито, а грустно. — И не потому, что она невкусная — голодный не выбирает, — а потому, что мне жалко коз, понимаешь? Может быть, среди них есть и наши собственные. У нас было большое стадо, голов двести пятьдесят, не меньше, а теперь ни одной не осталось, хотя бы на развод. Я их пас, доил, чистил, а они нас кормили и одевали. И так с незапамятных времен, еще при моих прадедах... И кому это пришло в голову их перебить? Якобы они уничтожают леса... Как говорит мой дед, даже султан за пятьсот лет не смог свести наши леса. Так неужели это под силу каким- то козам? А во что мы теперь будем одеваться? Чем кормиться? Разве что грызть буковые ветви и носить одежду из листьев? Ведь так и помереть недолго.
Голос его то и дело срывался, как будто он сдерживал рыдания. Быть может, по его щекам и в самом деле текли слезы, но я этого не видел, так как он стоял спиной ко мне. Для меня было ясно: он действительно глубоко переживал истребление коз, его крестьянское сердце горячо протестовало против этого. И когда ему приходилось жевать жесткую, сухую козлятину с гнилым луком-пореем, он невольно
179
вспоминал маленьких козлят, которых когда-то растил, и веселый звон их колокольчиков, разносившийся по молодому весеннему лесу. Не мудрено, что Крашник сразу терял аппетит и забывал о своем голоде. Нельзя есть то, что еще недавно было твоей единственной заботой, единственной радостью. От одной мысли об этом кусок сразу же застрянет в горле. Трудно открыть рот, когда твое сердце закрыто.
Некоторое время мы молчали, погруженные каждый в свои думы. И все же Крашнику, как я думал, было много легче, чем мне.
— Ах, Пано, — сказал я, чтобы его успокоить, — ведь твое село совсем рядом. Стоит тебе перейти эти холмы — и ты дома. А моя деревня на самом краю света. Пешком до нее не добраться, а денег на автобус у меня нет.
Крашник помолчал и вдруг резко повернулся лицом ко мне. Его глаза блестели.
— Я знаю, что нужно сделать! — воскликнул он, потом подбежал к двери, чтобы проверить, не подслушивает ли нас кто, и продолжал уже шепотом: — Слушай, браток, не знаю, как ты, но я больше не в силах терпеть этот голод. Если кому жизнь надоела — пусть, а мне нет. Скажи, ты хочешь убежать?
— О чем это ты? — смущенно пробормотал я.
— Ах, все это проще простого.. Сначала мы пойдем в мою деревню, а затем мой отец отвезет тебя на лошади хоть до самого Стамбула.
Было уже поздно, приближающийся вечер словно затуманил стекла окон. Гонимые холодом и тоскливым зовом пустых желудков, ребята возвращались из города. Как-никак, а в столовой их ждали полупустые тарелки, недоваренный лук, ребро сухой козлятины да куски черного, похожего на замазку хлеба, которые были не в силах утолить их голод, но все-таки как-то смягчали его. Появление учеников помешало нам докончить разговор. Мы еще не установили окончательно день и час побега, по решение наше
180
уже созрело, как пожелтевшая груша, которая ждет лишь порыва ветра, чтобы упасть на землю.
Когда вы чего-нибудь по-настоящему желаете, то найти повод для осуществления задуманного совсем не трудно. Но на этот раз все произошло само собой, без всякого умысла с нашей стороны.
На узкой полоске
— А ну шагайте вперед, ребятишки! — захихикал он, и его лохматые рыжеватые усы весело подпрыгивали под искривленным носом. — Ступайте прямо к директору. Пусть он посмотрит на вас с этими булавами короля Марко 1 в руках.
Он подтолкнул нас вперед и повел к директору. Бледные, взволнованные, с опущенными головами, мы молча брели, вне себя от страха перед ожидающим нас ужасным наказанием, которое должен был вынести наш всемогущий судья — директор. Нам казалось, что мы совершили самое тяжкое преступление в истории человечества, а вот и дока¬
1 Король Марко — былинный герой македонского народа.
181
зательство нашей вины — головки порея. Ах, только бы нас никто не увидел, пока мы будем идти по коридору, иначе нам придется провалиться сквозь землю от стыда и насмешек товарищей. «Смотрите, они украли лук!» — будут кричать во все горло веселые «макаронники», для которых мы надолго станем постоянным предметом насмешек. Вот какую жестокую шутку сыграл с нами голод. А может, произойдет и нечто более страшное. Директор интерната напишет письма нашим родителям: «Ваш сын пойман при совершенйи им тяжелого преступления, немедленно приезжайте и забирайте его отсюда». Да еще добавит такое, что и придумать трудно. Что мне тогда делать? Как поступить?
Однако седой директор не сказал нам ни одного обидного слова, даже не назвал нас ворами. Он только поднял голову над столом, за которым работал, и посмотрел на нас поверх очков.
— Что случилось? — спросил он совсем не сердито.
— Я поймал их в огороде, — доложил дворник с медвежьими глазами. — Они воровали лук-порей.
Я искоса взглянул на директора и успел поймать еле заметную улыбку на его строгом лице. Но ка миг растянувшиеся морщины старика тут же сжались и как бы окаменели. Я ожидал, что его хриплый стариковский голос сразу приобретет громовые нотки, что он обрушится на нас со словами, способными заставить трепетать самое мужественное сердце. Ведь мы украли, пусть с голоду, ко украли. А может быть, он просто укажет нам на дверь и скажет: «Убирайтесь! И чтобы я больше вас не видел. Вам здесь больше делать нечего!»
Но не случилось ни того, ни другого.
— Позови секретаря комитета молодежи, — приказал он дворнику. — Это его солдаты, пусть он их и наказывает.
Когда дворник вышел, комкая в руках кепку, директор снял очки и, потирая покрасневшие глаза, сказал:
— Что это вы, как козлы, вздумали щипать лук? Или вы решили, что если он казённый, то у него нет хозяина?
182
Или вы забыли, что сейчас все голодают, а не только вы одни? Ведь мы строим новое государство, а это не так-то легко. Ну, представьте себе, хоть на минуту, что будет, если все начнут рвать этот лук? Чем мы будем тогда вас кормить? Листьями? Но ведь и их уже нет... Затяните потуже ремни — вот и все. Из-за одной головки порея не умрете.