Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
Не успел, однако, Божий поросенок перевести дух после своего нравоучения, как кто-то из учеников спросил его из-под одеяла:
— Значит, у вас дома печку не топят и вы всю зиму сидите в холоде?
— Я живу не в интернате и не собираюсь стать учителем, — вспыхнул до корней волос Божий поросенок. — К тому же, когда я в свое время учился, у нас были другие порядки. А теперь вы, если хотите стать людьми, должны привыкать к новым. И не отступать ни перед какими трудностями.
Для Божьего поросенка больше подошло бы прозвище «Доносчик» или «Шпион», потому что он по любому поводу бегал жаловаться на нас то к директору школы, то к директору интерната. Это был пустой,
203
всех коз уничтожили, он остался не у дел, передал свою мастерскую сапожнику и пошел работать в интернат воспитателем.
После его слов в спальне наступила тишина, в которой неожиданно прозвучал исходивший, казалось, из глубины пропасти голос Пано Крашника:
— Вот это здорово, ничего не скажешь. У нас зубы во рту и те замерзли, а нам говорят: «Не подыхай, осел, дождись зеленой травы». Да еще уговаривают привыкать к холоду. Нет уж, дудки! Можно привыкнуть к чему угодно, но только не к голоду и холоду!
Из-под всех одеял послышалось хихиканье, а Божий поросенок захлопал в ладоши, как петух крыльями, перед тем как закукарекать.
— Прекратить болтовню! А не то завтра всех вас вызовут к директору... Спать, сейчас же спать! И чтобы я больше не слышал ни слова... — С этими словами он выкатился из спальни, провожаемый все тем же хихиканьем.
Как только за ним закрылась дверь, Крашник высунул из-под одеяла свою большую голову и прошептал мне тихо:
— Какие же мы дураки, что вернулись сюда! Так хорошо убежали, а потом...
— Хрен редьки не слаще, — так же шепотом ответил ему я. — Сейчас нам нигде не обрести рая, Крашник. Нигде!
— Все равно я опять убегу, — настаивал он. — С тобой! А если ты не захочешь, то один. Лучше жить одному в горах, чем терпеть такое...
— А в горах тебя слопают волки.
— Трус ты, а не крестьянин!
После этого мы оба умолкли. Остальные тоже прекратили шушукаться, как будто им больше нечего было сказать друг другу. Но как и всегда, мы еще долго не могли уснуть от холода, голода и постоянной тоски по дому. Близилась ночь, которая постоянно вызывала в нас страх своей беспросветной тьмой и лютым холодом.
904
Как бы специально для того, чтобы усугубить наши несчастья, среди ребят пронесся слух, что на чердаке интерната поселились вампиры и каждую ночь пищат там тонко и визгливо, словно голодные крысы (некоторые уверяли, что это и в самом деле крысы). Иногда их голоса звучали хрипло, а порой придушенно, как будто кто-то затыкал им рот. Все ученики дрожали от страха и по ночам не могли сомкнуть глаз или высунуть голову из-под одеяла, не то чтобы подняться на чердак и проверить, какое горло издает такие страшные звуки. Сжавшись в комок, мы лежали в своих постелях и с ужасом ждали, что вот-вот рухнет потолок и на нас набросятся эти кровожадные твари. Наконец, мы обратились к воспитателю и откровенно поведали ему обо всем, умоляли спасти нас от вампиров, но Божий поросенок только поднял нас на смех.
— Как вам не стыдно быть такими суеверными, вы, деревенщина! — кричал он. — Пора бы вам знать, что никаких вампиров нет и никогда не было. Все это чистейшая ерунда!
Однако сам Божий поросенок никогда не оставался на ночь в старом интернатском здании, хотя ему и была предоставлена здесь специальная комнатка. Наоборот, с наступлением вечера он спешил убраться к себе домой, в теплую квартирку.
С появлением
Какие только слухи не ходили в это время по интернату! Рассказывали, что вампиры нападают вечерами на оди¬
205
ноких девушек, останавливают пьяных и отнимают у них деньги. Нашу молоденькую учительницу математики они окружили неподалеку от школы, когда она возвращалась с учительского собрания, и страшными угрозами вынудили ее дать обещание исправить сорок четыре двойки, которые она выставила в своем классном журнале. И учительница была так напугана, что не рассказала об этом никому ни слова, а на уроках стала какой-то странной и рассеянной. Спрашивала она учеников уже не так строго, как обычно, а в трех старших классах исправила почти все плохие отметки по своему предмету.
Вскоре вампиры стали подлинной напастью для всего города. С наступлением темноты люди спешили поскорей добраться до дому. Улицы пустели. Горожане сидели за запертыми дверями и ставнями, боясь высунуть нос наружу, а по городу всю ночь курсировали патрули, пытаясь напасть на след злоумышленников.
Но насколько мне было известно еще из рассказов моего деда, вампира нельзя поймать ни за рога, ни за хвост, не берет его и пуля. При желании он мог превратиться в большого паука с крупными красными глазами, который набрасывался на людей и высасывал из них кровь, или даже в маленького козленка. «Ты идешь себе спокойно по дороге, — говорил мой дед, — и вдруг видишь перед собой невинную божью тварь, которая жалобно блеет, будто потеряла свою мать. Наклоняешься к козленку, хочешь его погладить или приласкать, а он вдруг цап — уже вцепился черными когтями тебе в горло».
Вот почему мы всю ночь, как уже было сказано, не осмеливались высунуть голову из-под одеяла.
Как же завидовали мы в эти дни ученикам старших классов, которые не боялись ни Божьего поросенка, ни вампиров. Интернатских законов, предписывающих нам ложиться во столько-то, вставать во столько-то и никогда не опаздывать к обеду и ужину, для них будто не существовало. Из города они возвращались, когда хотели, порой уже
206
под утро, курили не только в туалете, но даже в спальне, поскольку Божий поросенок вечерами вообще к ним не заходил. Особенно вызывающе вели себя очкарик Герчо и Негр, которые вопреки всем правилам безжалостно тиранили нас, учеников младших классов, заставляли исполнять все их поручения, вплоть до того, что посылали вечерами в город за покупками, не обращая внимания на все наши страхи. И мы шли, потому что боялись их больше, чем самого директора школы.
Пришлось однажды и мне встретиться с вампирами, однако об этом надо рассказать более подробно.
Как-то ночью мне понадобилось выйти. Кругом царила мертвая тишина, но как я ни дрожал, все же решился на столь отважный поступок. Однако, едва я повернул назад, как передо мной появилась чья-то фигура, сжимавшая в зубах горящую сигарету. Фигура подошла ближе, сунула мне сигарету в руку и приказала страшным голосом, в котором, как мне показалось, не было ничего человеческого:
— Затянись!