Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
В самом деле, вскоре мы спустились на дно оврага, где бурлила быстрая горная речка. Но на мельнице не было ни души. Ее черный силуэт еле выделялся в окружающей нас темноте.
— Разве этот пьянчуга усидит здесь в праздник! — сердито проворчал Крашник, явно недовольный тем, что мельница оказалась запертой. — Небось отправился в деревню к друзьям промочить пересохшее горло. Для него дороже всего на свете ракия. Он может прожить без хлеба и без мяса, но без крещеной влаги и без табака — ни за что.
Уже под полночь мы услышали вдали хриплый собачий лай, из чего я понял,
— Вот, браток, мы и у ворот рая! — с нескрываемой радостью воскликнул Пано. — Только мои уже видят свой третий сон.
Горцы, особенно скотоводы, обычно рано ложатся спать, но их сон чуток, как у зайца. Как принято говорить, они спят одним глазом. Поэтому стоило Пано постучаться в дверь, как изнутри почти сразу прозвучал заспанный мужской голос, словно исходивший из глубин пропасти:
— Кто там?
— Это я, папа, — задыхаясь от волнения, ответил мой товарищ. — Открой!
Человек откашлялся, что-то пробормотал и через несколько мгновений оказался перед нами на пороге дома с коптилкой в руке. Это был настоящий горец, высокий, немного сутулый, как и его сын, с густыми черными усами.
188
«От этого бука, — подумал я, — и откололось полено по имени Пано».
— Бог мой, детки! — обрадовался он, не скрывая, однако, своего удивления. — Хотя в канун николина дня может произойти и не такое чудо. Откуда это вы, да еще в такой поздний час, сынок?
— Нас отпустили на три дня на каникулы. — Видно* Крашник наспех придумал эту неуклюжую ложь. — В нашей школе разместили призывников, а нам приказали идти по домам. Так что мы свободны.
В низких, с глиняным полом сенях нас уже ждала мать Пано, еще не совсем проснувшаяся, с заспанными, слезящимися глазами.
— Пано, сынок! — радостно воскликнула она, протягивая к нему дрожащие руки, и тотчас залилась слезами.— В такую ночь, в горах, когда вокруг бродят волки... Неужели в твоей голове нет ни капли разума, мой дорогой!..
Она охала, удивлялась, крестилась и благодарила доброго святого Николу за то, что он привел к ней сына живого и здорового. Только потом она заметила меня и спросила:
— А это твой товарищ? Кто он такой?
— Мы вместе учимся, — коротко ответил Пано.
— Так чего же вы стоите в сенях, как чужие? Проходите в комнату, ведь вы небось замерзли да и проголодались... Сейчас я вам приготовлю ужин. Устраивайтесь поудобнее.
Комнатка была похожа на небольшой ящик с черным ст дыма потолком. Но зато здесь было тепло и уютно, хотя и попахивало потом. Под грязными одеялами из козьей шерсти лежали двое детей моложе Пано, его брат и сестра. Мой товарищ посмотрел на них, словно испытывал желание их разбудить, потом вынул из внутреннего кармана горсть слипшихся конфет и высыпал их на подушке между головами детей.
— Завтра они будут до потолка прыгать от радости, — тихо прошептал он.
189
Пано помолчал немного, затем, как будто очнувшись от сна, в который погрузился вместе со своими братом и сестрой, обратился
— Садись, браток, — сказал он, указывая на угол циновки, часть бедняцкой постели, на которой спала его семья.
Тем временем его мать возилась в соседнем помещении, стучала посудой, звенела ножом и через некоторое время вошла к нам, неся в одной руке чугунную сковородку, полную жареной свинины, а в другой — два куска черного ячменного хлеба.
— Ешьте скорей, вы, странники, а затем сразу в постель. Небось измучились, шагая по этим проклятым холмам...
Мы не стали дожидаться повторного приглашения. Набросились на хлеб и свинину и без устали работали челюстями до тех пор, пока сковорода не опустела.
После такого царского ужина я уснул мертвым сном.
Когда мы проснулись, солнце стояло уже высоко, ярко освещая окрестности. День был чудесный, вокруг ни следа от серой, давящей городской обстановки. Здесь, в этих диких горах, человек мог привольно дышать, чувствовать, что он живет, и радоваться жизни. ДереЕню окружали холмы, дубовые леса с красными листьями, которые еще не унесли ветры; наверху — чистое, прозрачное небо. Странно, но на полях почти не было снега. Зима еще не успела расстелить здесь свое белоснежное покрывало.
Однако моя радость была недолгой.
Когда мы вошли в дом и сели завтракать, к нам присоединился отец Пано. Судя по соломинкам на его грубой домотканой одежде из козьей шерсти, он пришел из хлева, где кормил скот. Тяжелый вздох невольно вырвался из моей груди. «Наверно, и мой отец в эти часы подкладывает сено овцам и корове», — подумал я.
— А теперь, ребята, говорите правду, что за беда привела вас сюда в столь поздний час? — спросил Крашник-
190
старший удивительно мягким для своего огромного роста голосом.
Как ни ласково он говорил, у меня кусок застрял в горле. «Ну, Пано, давай придумывай что-нибудь», — с надеждой посмотрел я на него, хотя и понимал, что шила в мешке не утаишь и нам придется сказать правду.
— Понимаешь, вчера... призывники... — растерянно залепетал Пано, покраснев как рак.
— Кормят вас все так же плохо? — спросил отец.
— Свинья не станет такое есть! — затараторил, как пулемет, Крашник-сын. — Капуста, лук-порей, сушеная козлятина, каждый день одно и то же.
— Все это так, ребята, все это так. — Крашник-отец говорил спокойно, стараясь ничем нас не обидеть, но внушительно. — Однако уж коли человек хочет чего-нибудь добиться и выбиться из той нищеты, в которой жили не по своей вине его отец, дед и прадед, он должен преодолеть многие препятствия... Вам подавай все сразу, а ведь так не бывает, не может быть. Человек рожден, чтобы бороться, всегда и везде. А вы? Соскучились — скорей домой, голодные — опять домой. Ну, скажем, ты, сынок, останешься здесь. Что же ты будешь делать? Чем жить? Земли у нас кет, коз нет, ничего нет. Вот и перебиваемся с хлеба на квас. Мне уже поздно что-нибудь менять в своей жизни, и я останусь здесь, но только для того, чтобы ты здесь не остался. Эх, мне бы твои годы! Но что делать, моя юность прошла безвозвратно.