Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
Как я уже упоминала, отец очень занят, но он все равно хочет поехать в город, повидаться с тобой. Говорит: «Мальчик скоро закончит учебу, а я не знаю, как он там живет. Мы совсем забыли о нем, будто он нам не родной.
233
Надо, говорит, посмотреть на его школу. Ведь он там три года провел...» Жди его, он скоро приедет...»
Был хороший теплый воскресный день. В субботу мы сажали лес (у нас был субботник), поэтому в баню отправились в воскресенье. Как раз тогда, когда ты приехал в этот проклятый город и спросил у
— У меня здесь учится сын, такой-то и такой-то.
— Сейчас его здесь нет, дядя, он в бане. Они все моются, — объяснил тебе кто-то (не все ли равно, кто именно).
— А где баня?
— До нее довольно далеко. Лучше подожди его здесь. До обеда он обязательно вернется.
— У меня нет времени. Надо успеть к обратному автобусу. А завтра с утра меня ждет работа.
— Так это же за городом. Намучаешься, пока дойдешь.
— Объясни мне только, как идти. А мучиться я привык.
— Тогда ступай по берегу реки. Перейдешь через мост, поднимешься на холм, а там тебе покажут.
Мы встретились как раз на холме, на каменистой крутой тропинке, на которой не разошлись бы даже два осла. Именно тут я увидел тебя. Согнувшись под тяжестью деревянного солдатского чемодана (не знаю, откуда ты его взял, потому что твой был у меня), ты шагал мне навстречу, поднимаясь на холм, торопясь к бане, чтобы увидеть своего сына, вручить ему содержимое чемодана и поскорее вернуться назад, успеть на автобус. Мы шли гуськом, растянувшись вдоль тропинки (строй мы соблюдали только за мостом, на улице).
— Ну иди же, чего остановился? — подтолкнули меня те, что шли за мной.
Но я растерялся и, не зная, что делать, выпалил первую ложь, которая пришла мне в голову.
— Мыло, я забыл мыло. Оно осталось в бане.
234
— Так возвращайся за ним или шагай вперед, — рассердились ребята. — Чего ты стоишь, как каменный столб!
Я пулей полетел назад. Повертелся вокруг бани, мысленно подсчитывая шаги ушедших. «Сейчас они уже у моста, — думал я, — теперь Божий поросенок вынимает свисток, свистит в него и командует: «Стройся, ребята, быст- ро-о-о! Что вы растянулись? И давайте песню... Живо! Пусть люди увидят, какая у нас дисциплина и порядок... Вперед, марш!»
А вот ребята запели. Их песня долетела до меня, и ее повторило эхо скалистого речного ущелья.
Смело вперед, на битву вперед,
Баш македонский народ...
«Ушли», — подумал я и, едва передвигая ноги, пошел но узкой тропинке к холму. Ты все еще ждал, сидел на большом солдатском чемодане и вытирал фуражкой потное небритое лицо. А рядом с тобой сидел на земле Пано Крашник. (Эх, дорогой мой товарищ! До чего же богатая и щедрая у тебя душа!) И только тогда я узнал по-настоящему этого парня. Нет, я никогда не считал его плохим, но и особенно хорошим тоже нет. Он ничем особенно не выделялся и, на мой взгляд, был немного грубоват. Но теперь он сделал для меня больше чем кто-либо — он показал мне, что значит
«Не стыдись своего родного отца, ты, щенок! Он много лучше всех этих городских франтов, мнения которых ты испугался. Не думай о том, что они будут о тебе говорить. Плюнь на это... Мы простые крестьяне, и в этом наше счастье. Иначе мы стали бы кем угодно, но только не тем, кем хотят видеть нас наши отцы. Запомни это, браток. Не думай о разных климе и герчо; отец у тебя только один!»
Я был так растерян при встрече с тобой, что даже не помню, подал я тебе руку или нет. А ты был так счастлив,
235
что дождался меня, так взволнован. Лицо твое сияло от радости, глаза улыбались.
— Ну нашел ты свое мыло? — спросил ты (вероятно, это ребята успели рассказать тебе о моей выдумке).
— Да, — процедил я сквозь зубы (солгав им, я был вынужден солгать и тебе).
— Не стоило из-за какого-то мыла столько бегать, — сказал ты ласково. — Смотри, как ты запыхался, даже весь покраснел...
Нет, я не устал, а покраснел я от стыда. Я был как в лихорадке, проклинал себя, каялся в том, что совершил. Да, я тут же раскаялся, но поправить сделанное было невозможно.
Почему мы так часто ошибаемся, почему совершаем такие поступки, за которые расплачиваемся потом долгими бессонными ночами, слезами, угрызениями совести и желанием искупить свои грехи?
Кого мне хотелось увидеть в то воскресное утро на холме? Генерала с золотыми галунами и эполетами, судью, доктора в белом халате и при галстуке?.. Вот и сейчас: спроси меня об этом — я не смогу тебе ответить, какая злая неведомая сила заставила меня стыдиться собственного отца. Даже под угрозой смертной казни я не смог бы объяснить свой низкий, глупый поступок.
Да, отец, много долгих ночей после этого я пытался избавиться от комка, который стоял у меня в груди, приходил к тому месту и рыдал, выл, как волк. Я опускался на колени, обнимал в мыслях твои ноги и целовал твои опин- ки !. Наверно, в то утро ты встал очень рано и сначала зашел в хлев к маленькому рыжему теленку-сироте, чтобы покормить его, потому-то твоя обувь была испачкана нэео- зом. Потом с тяжелым чемоданом на плече побежал вниз к шоссе, к автобусу... Почему ты приехал, отец? Разве ты не предчувствовал, что вернешься обиженным?
1 О п и н к и — лапти из грубой, сыромятной кожи.
236
Но нет, ты не понял игру с «забытым мылом» и поэтому ничего не знаешь.
А я затем нередко даже спал на этом холме, ведь стояли теплые весенние ночи, и видел во сне, как мы возвращаемся из бани, все мы, «макаронники», а ты ждешь меня на тропинке. И тогда я бегу к тебе вне себя от радости и счастья и кричу, кричу так громко, чтобы меня мог услышать весь мир:
«Это мой отец, товарищи! Вы слышите меня, птицы, трава, само небо, это мой отец приехал повидаться со мной! Мой отец, мой дорогой отец!..»