Цветы на подоконнике

Пестрово Клавдия Прокофьевна

Русь

Вот Русь моя: в углу, киотом, Две полки в книгах — вот и Русь. Склоняясь к знакомым переплётам, Я каждый день на них молюсь. Рублёвый Пушкин, томик Блока; Все спутники минувших дней; Средь них не так мне одиноко В стране чужих моих друзей. Над ними — скромно, как лампада, Гравюра старого Кремля Да ветвь из киевского сада — Вот Русь моя.

Старушка у церкви

Всё тут не по-нашему — Ветры не прохладные, Полыхают жгучие, Сникла вся трава! — Прогневили Господа, Наша

жизнь неладная, — И трясётся старая Горько голова. Скоро, скоро старенькой Примет Бог моления. Ветер переменится, И приснится ей: Словно там, под Пензою, В тихом дуновении Ветви закачалися Липовых аллей.

Гнется

За окошком бушует ненастье. Гнется тополей стонущий ряд, Но последней, сжигающей страстью Ярким пламенем астры горят. Под ударами ветра мотаясь, Неизжитых желаний полны, Аметистами в грязь осыпаясь, Чуют астры — не знать им весны. И забудешь и будни, и слякоть, Эту яркость вбирая душой, Только хочется тихо заплакать Над земли обреченной красой… «Современник» (Торонто), 1964. № 9

Отъезд королевы

Разлукой потрясенное светило Прибрежный окровавило гранит И в пурпуре дорогу проложило Пред юной королевою Лилит. И чайки, за прелестной королевой, Бросались, с криком, в пену корабля, И вечера окрасила напевы В печаль осиротевшая земля. И взоры всех, сквозь влажные ресницы, Искали силуэт на корабле, — Последний свет сияющей Жар-Птицы, Лилит — прекраснейшей из королев. И мы с тобой — чужого света тени — Следили с грустью в море те огни, Где удалялось светлое виденье, Напомнившее нам другие дни… Ведь это было, было все, когда-то… Ты помнишь?.. Там, на берегах Невы: И пушек салютующих раскаты, И клики шумной, радостной толпы, Знамен, значков, орлов — двуглавых — стаи! «Ура!..» могучей, чем разлив реки, И медью труб рокочущих сверкая, Полки шагали, Русские полки! И крыши, и деревья, и балконы — Повсюду — люди, люди… И цветы!.. И ветры с Волги, Ладоги, и Дона В трехцветных флагах, вольно… Помнишь ты? Где пышность та, та слава, что мы помним?.. Во власти мы какого колдовства? Как горько сделаться «ничьим», бездомным… Пристали ль нам чужие торжества? Но корабли плывут… И мы, без гнева, Смотря вслед исчезающим огням, Благословим чужую королеву За ту улыбку, брошенную нам… «Возрождение», 1966, № 174

«Так вот оно — преддверье Рая!..»

Смотреть на небо и молиться Богу. И долго перед вечером бродить. Чтоб утомить ненужную тревогу.

Анна Ахматова

Так вот оно — преддверье Рая!.. Какие светы с высоты! И в эвкалиптах птичьи стаи — Господни певчие цветы! И ветер свежий в океане, И теплый, ласковый песок, И водорослей колыханье, А стайки рыб — у самых ног! Как стая радужных иллюзий. Сверкают свежестью пучин И все плывут, плывут медузы На парашютах из глубин. И час за часом — все крылатей! И каждый счастьем озарен! Но розовы уже на скате Узоры пальмовых корон И, — темная — в вечернем небе, Летит станица лебедей… И кто-то пел вверху молебен О нищенской душе моей. «Современник» (Торонто), 1967. № 16

«Тени

на стене… сквозь решетку сада…»

Принимаю как награду Тень, скользящую по саду.

Георгий Иванов

Тени на стене… сквозь решетку сада, Там сегодня — ветер!.. Солнце! Облака! Сердце, почему стало ты так радо От, казалось бы, такого пустяка? Тени на стене… движутся, играют. То на миг слабеет кружевной ажур, То, темнея снова, четко проступает — В листьях расшалился ветер-балагур. Эта быстрота! Красота! Мятежность… И неуловимость!.. словно ты во сне. А душа звенит и вбирает нежно Маленькое чудо, — тени на стене. «Современник» (Торонто), 1971. № 23-24

«Сон вдруг приснился, так живо, так ярко…»

Ф.И.Т.

Сон вдруг приснился, так живо, так ярко, Ночью, под синей луной. Снился он, снился, — чудесным подарком! — Город приморский родной. Улиц знакомых кружились извивы — Площадь. Аптека. Собор. Сочно синели, по-прежнему, сливы, Свесившись через забор. Дом… Этот дом, где в зеркальности окон Ветра соленый полет, Где под окном так безбрежно-широко Черное море поет! Сон… Но чужбины тяжелая лапа Больше не давит тоской — Милая сердцу, приснилась Анапа,— Город приморский родной.

«Австралия!.. Красавица чужая…»

На небе вызвездило, и Стожары ярко мерцали…

И.С. Тургенев

Австралия!.. Красавица чужая, Жемчужина в оправе золотой. И белоснежных попугаев стаи Недаром гордо реют над тобой. И эвкалиптов запах терпкий, пряный Тревожит эхом первозданных дней, И ожерелья пены — океаны — Несут издалека к земле твоей. И Южный Крест в брильянтовой тиаре В полночном небе чертит полукруг. Австралия… Где север пышет жаром, Где леденящим ветром веет юг. А там… В России… Светятся Стожары… И пахнет кашкой и полынью луг…

Южный крест

Лица коснулись мягко крылья ночи. Оранжево моргнуло с маяка. Прилив сметал, бросая пены клочья, Следы ступней с усталого песка. Все городские шумы глуше, тише. Повиснул мост цепочкой золотой, И зацепился Южный Крест за крышу Голубоватой, дремлющей звездой. И вдруг душа, распятая тоскою, Исполнилась внезапно новых сил, И Южный Крест в торжественном покое Мой каменистый путь благословил. И радости целительной причастье Вложила красота в мои уста, А в небе — золотым залогом счастья — Горели звезды Южного Креста.

«Пели жалобно трубы. Хоронили героя…»

Пели жалобно трубы. Хоронили героя. Колыхались знамена, в галунах и шитье. Трубы пели о хладном могильном покое. И смеялося солнце на их медном литье. Музыкантов, свистя, провожали мальчишки, Развивалась вдоль улиц кортежа спираль, И, вполголоса, люди обсуждали делишки, Сохраняя на лицах, прилично, печаль. — Посмотрите, вон Мэри… — Привезли из Кореи… — Понесла же нелегкая!.. — Это новый седан?.. — Тыщу триста!.. — Женатый?.. — Ах, хотя бы скорее!.. — Да, сегодня же скачки!.. — Кто вам делает план?.. И вставали трамваи и автомобили В неподвижно-притихший почтительный ряд, И казалось, что тот, кого дважды убили, Принимал, проезжая, молчаливый парад.