Цветы на снегу
Шрифт:
— Я не братан, — прервал его Евгений.
— Хрен с тобой, не братан так не братан. От этого ничего не меняется. Я вошел в дело, даже если мои люди допустили лажу. И я не могу выйти из него с потерями. Мне этого все остальные мои люди не простят. Потери — это слабость. Я не могу быть слабым. Сожрут. Скажу честно — я хочу этот участок. Потому что я на него подписался. Отказаться от него я могу, только если отступные будут серьезными. У тебя есть отступные?
— Восемь тысяч я принес.
— Ну-у, — разочарованно протянул Слава. — А я было посчитал тебя серьезным мужиком. На хрена мне эти восемь штук, если
— Я не брал у тебя ни копейки, — жестко отрезал Евгений. — Твои люди, как я уже сказал, отдали твои деньги совершенно непричастной бабе. Это не мои проблемы.
— Да я и не спорю! — развел руками Слава, от чего его голова ушла в плечи по самые уши. — Оставляй бабки, и топай себе домой.
Евгений недоуменно склонил голову набок, не понимая, где подвох.
— А на хрена ты мне нужен? — правильно оценил его сомнения Слава. — Ты чист. Бабло не брал, под сделку не подписывался, на фуфло не ведешься. Я же не беспредельщик. Меня даже иногда бизнесменом называют. Но старые повадки остались, никуда не денешься. Дрессировка, мать ее ити. Мои лохи ответят по полной программе.
Еще не до конца избавившись от недоверия, Женя все же ощутил, как где-то в груди затеплился огонек надежды. Неужели все так легко обойдется?
— Ага, — успокаивающе кивнул Слава. — Лохи мои ответят. Ну, и бабе твоей придется за жадность и обман пострадать. Но к тебе претензий нет никаких.
Мюллер с издевкой наблюдал, как расправил было плечи и вдруг вздрогнул, как от удара кнутом, и тут же съежился проколотым мячиком его соперник, который сдуру решил, что он может обыграть Славу-Мюллера на его поле. Ему вдруг в голову пришло сравнение — когда-то в детстве у соседа была немецкая овчарка Герда. Злобная здоровенная псина. Они играли в футбол, и футбольный мяч ударил Герду, спокойно сидящую на краю поля, прямо в нос. Крепко ударил. Герда была воспитанной девочкой, и не стала метаться по полю за мячом, мешая играть людям. Мяч, наверное, решил, что он может давать немецким овчаркам по носу, когда захочет. Но он был всего лишь мяч, надутый пузырь, единожды сумевший поразить серьезного противника, когда тот не ожидал удара. Через пятнадцать долгих минут ожидания мяч снова полетел в Герду, которая лежала так же, казалось бы, безмятежно. Но попал он не в нос ей, а прямо в зубы. Она уже ждала. Она была готова. Она убила мяч до того, как он порадовался своей победе. Мячик, под вопли детворы, испустил последний вздох в ее удовлетворенных местью клыках. И Славик, который, несмотря на свою кажущуюся заторможенность, очень здорово умел воспринимать уроки, это запомнил.
Был бы Славик чуть менее толстокожим, он мог бы даже пожалеть этого человека. Но на такие сантименты Слава был не способен. Он только ощущал злорадство вперемешку с разочарованием. Этот оказался таким же, как все. А он только было ощутил к мужику интерес.
Он говорил «жадная баба», «ради денег готова на все». Фуфло. Пыль.
Разведка, успевшая за какой-то вечер многое узнать о семье, говорила, что баба мужика сожрала давно, и вместе с ботинками. Славик ожидал увидеть у себя либо наглую и тупую самоуверенную дуру, которую поставить на место — как два пальца об асфальт. Либо готового на все инертного мужичка, которого эта баба вместо себя пошлет, забздев встречаться с глазу на глаз с «настоящим»
А пришел мужик, серьезный, жесткий, едва не перестроивший разговор по своему плану, даже начавший вызывать уважение. Но…
Его кажущаяся твердость оказалась твердостью застоявшейся сгущенки. Вроде корка, а ткни пальцем — жижа.
Сильный мужик? Нет! Слабак. Раб условностей. Этот перец ненавидел свою жену, но глупые предрассудки не давали ему сделать правильный шаг.
Славик не рисковал, он никогда бы не доверил успех мероприятия удаче. Он бил наверняка. Он знал, что такого хода его оппонент не выдержит. «А жаль, хороший человек — интеллигент» — вспомнилась песенка из какого-то старого фильма про басмачей.
Пауза затянулась. Пока «пациент» выходил из нокдауна, Славик успел выкурить сигарету. Он чувствовал себя котом, развлекающимся игрой с мышкой. Это было легким делом. Это не разводить Махоню на уступки в бизнесе, когда его интересы столкнулись с интересами Славы на одной территории. Это не убеждать Шамхана Евлоева, что смерть двух его бойцов — не повод для войны, а просто житейская стычка из-за бабы, к тому же проститутки, в кабаке. И при этом не сдать своих парней. За такое, хоть мы и не в горах, свои из жопы парик сделают.
А сегодняшняя «разборка» — это так, развлечение для поддержания тонуса.
— Твои предложения, — нарушил молчание «кролик».
Да, после такого удара это был уже именно «кролик», в этом Слава не сомневался.
— Ну вот, наконец разговор пошел, — обрадовался он. — А предложения самые простые. Во-первых, ты сейчас собственноручно пишешь мне расписку в получении денег. Тех самых десяти штук, что твоя мымра прибрала. То есть мы эти бабки просто легализуем. В расписке ты указываешь, что обязуешься либо в течение нескольких дней предоставить дачный участок в мое распоряжение, либо возвращаешь деньги в полном объеме с процентами, исходя из трех процентов в день со дня получения денег, и плюс неустойку в пятьдесят процентов от суммы.
— А ключ от квартиры, где деньги лежат, тебе не отдать? — поинтересовался Евгений, пораженный аппетитами кредитора.
— Да у тебя этих денег нет, так что и ключ мне без надобности. Только это не все. Бабло ты должен вернуть не позже чем через месяц после того, как взял. Неделя уже прошла. А через месяц включаем прогрессивный счетчик и систему штрафов. Вот тебе типовой бланк, просто проставь суммы, даты, имена — и подпишись. Все по закону будем делать.
— Пошел ты со своим бланком, — оттолкнул листок Евгений.
— А вот грубить не надо, — посерьезнел Мюллер. — Кто-то меня, конечно, бизнесменом и называет, но это не должно тебя обманывать. Старые методы воздействия образца девяностых мы еще не позабыли.
— Угрожать, что ли, вздумал? — немного нервно засмеялся Евгений.
— Нет, зачем пугать хорошего человека? — Слава откинулся в кресле, внимательно разглядывая носок своего ботинка. — Ты мужик смелый, это видно. Бабу свою, дуру, жалеешь, правда. Но уже не любишь. А вот дочку Дашу, наверное, любишь? Деда мы не тронем, я старость уважаю. Да и не при делах он вовсе. А вот сын за отца у нас может и ответить. У нас ведь не как у Крестного отца. У нас кровью платить не принято, от трупа какая выгода? У нас кто не расплатится деньгами — должен расплатиться слезами.