Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Поет на мотив «Золотые письмена»:
«Жены, истина любви в моих словах. Брахма [53]страсть, богатство – все презрел, И божественные сущности прозрел, Слился с миром и прославился в веках».Итак:
Уходит ныне в монастырь богач, Родные, близкие – все в горький плач.Мать Ван умолкла.
– Вам бы передохнуть да перекусить, досточтимые наставницы, –
Она вызвала Сяоюй и велела ей принести четыре блюда овощей, два блюда солений и блюда со сладостями: сахаром, хрустящим печеньем, круглыми хлебцами и жареными лепешками, потом пригласила старшую невестку У, золовку Ян и матушку Пань составить монахиням компанию.
– Благодарю, я сыта и больше не могу, – отвечала госпожа У. – Пригласи лучше золовушку Ян. Ведь она, родимая, постится.
Юэнян разложила на позолоченные тарелочки сласти и подала сперва наставнице, потом золовке Ян.
– Откушайте за компанию с наставницами, – уговаривала ее хозяйка.
– Помилуй меня, Будда! – взмолилась Ян. – Я сыта, не могу больше. Да здесь какие-то жареные кости. Нет, нет! Уберите, сестрица! Еще проглотишь ненароком скоромное.
Все расхохотались.
– Да что вы, матушка, это же монастырские соленья, – объяснила Юэнян. – Кушайте, не бойтесь. Они только на вид как мясо.
– Ну, ежели постное, можно отведать, – согласилась Ян. – В глазах у старухи рябит, вот мясо и померещилось!
Только они сели за трапезу, в комнату вошла Хуэйсю, жена Лайсина.
– А тебе чего тут нужно, вонючка проклятая? – в упор спросила ее Юэнян.
– Я тоже хочу проповедь послушать, – отвечала Хуэйсю.
– Ведь ворота заперты. Как ты сюда попала? – не унималась Юэнян.
– Она на кухне была, – пояснила Юйсяо. – Печь тушила.
– То-то вижу, чумазая какая! – проговорила хозяйка. – И засаленная вся, как барабанная колотушка, а туда же – проповедь слушать!
Собравшиеся снова уселись вокруг монахинь. Служанки убрали посуду и начисто вытерли стол. Юэнян поправила свечи и воскурила благовонные палочки. Монахини ударили в гонг и продолжали напевно:
И начал богач Чжан жизнь праведную в горном монастыре Желтой сливы. Целыми днями простаивал на коленях, вникая в смысл Писания, а по ночам погружался в сидячую медитацию. Заметил его Четвертый Патриарх чаньский наставник [54]и понял: необыкновенный это человек, быть ему истинным послушником Будды – на роду написано. Спросил Патриарх, из каких краев пожаловал, как прозывается. Ответил ему Чжан и поведал свою историю: «Ваш скромный ученик оставил богатства и жен своих и навсегда ушел из мира». И взял его Патриарх себе в послушники. Днем заставлял деревья сажать, а ночью – рис рушить. Так в трудах тяжких провел он шесть лет. Подвиг его поразил и Высокочтимого Ведану [55], стража учения Будды, и Четвертого Патриарха. Он-то и велел Чжану найти пристанище и покой. Приобщив его к Трем сокровищам, он вручил Чжану рясу, травяной плащ от дождя и причудливо изогнутый посох и направил его к берегам Мутной реки, где бы мог он вселиться в утробу, родиться вновь и обрести жилище. «Пройдет три сотни и шесть десятков дней, и созреет плод, – говорил Чжану Четвертый Патриарх. – Ты уже стар и обветшала келья твоя. Ты уж не сможешь распространять сокровенный закон, не сумеешь обратить в веру новых чад…»
Монахини довели рассказ о деяниях богача Чжана до Драгоценной девы и ее тетушки. Те стирали белье на Мутной реке, когда к ним приблизился монах и попросил приют, но они промолчали. Тогда старец бросился в реку…
Тут Цзиньлянь, давно
Остались Цзяоэр, Юйлоу, матушка Пань, Сюээ, золовка Ян и госпожа У. Они дослушали рассказ до того самого момента, когда из реки выудили рыбу. Ее проглотила дева и понесла, и ходила девять месяцев.
Мать Ван запела на мотив «Резвится дитя»:
Людям неведомо, странная вещь! Эта – пришедшая с Запада весть. Чудная сущность вселилась во чрево – Железноликим беременна дева. Чудо зачатья – не брачное дело. Корень – где свет достигает предела. Там, за Куньлунем – в безбрежном эфире Будда Амида [56]радеет о мире.Вошла Драгоценная дева к тетушке и говорит: «Что же такое случилось? Мы белье стирали. Старец попросился приютить его и почему-то бросился в реку. Я так напугалась! А потом съела персик бессмертия, и теперь меня раздувает. Каюсь, во чреве моем зреет плод».
Да,
Во чреве Девы-матери плод странного зачатия. Слезами умывается и в страхе ждет несчастия.Как сказано стихами:
Откуда взялся этот плод, увы, не мнимый? Как быть? Молчит она, раскаяньем томима – На первый месяц показалася роса, Второй – вдруг затуманилась краса, На третьем – жилки заалели кровяные, Четвертом – выступили формы костяные, На пятом месяце уж стал понятен пол, Шесть полостей сформировались на шестом, Семь дыр проткнул седьмой иглою острой [57], А на восьмом обрел плод человечий образ. Девятый месяц – вызрел долгожданный плод, Готова Дева-мать свой распахнуть живот.Пятый Патриарх вселился в материнскую утробу, дабы спасти людей, а посему никто среди живущих не должен огорчаться. В древности, чтобы на землю снизойти, Будда в смертную утробу поселился и так явился в этом мире. Потом родившую Его вознес в Небесные чертоги.
Так будды светозарный дар В утробу смертную проник, Так вызрел Пятый Патриарх, Спасителем явился в мир.Тут Юэнян заметила, что исчезла дочь Симэня, а невестка У спит на ее постели. Зевала золовка Ян. Догоравшие свечи едва-едва мерцали.
– Который час? – спросила Юэнян.
– Четвертую ночную стражу пробили, – отвечала Сяоюй. – Уж петухи запели.
Юэнян велела монахиням убирать сутры. Золовка Ян направилась к Юйлоу, барышня Юй устроилась у Сюээ, невестка У разместилась во внутренней комнате с Юйсяо. Старшую наставницу хозяйка проводила к Цзяоэр, а с собой оставила мать Ван.
Они выпили по чашке чаю, который им подала Сяоюй, и легли.
– Ну, а потом что? – спрашивала Юэнян монахиню. – Стал Пятый Патриарх бессмертным?