Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

Автор неизвестен

Ли Цзинь поклонился и отошел в сторону. Подарки убрали, и Симэнь велел Дайаню наградить слуг двумя цянями серебра. Те склонились в земном поклоне и удалились.

Заиграли музыканты. Цитун подал чай, и Симэнь с Ин Боцзюэ сели за стол.

– А обед будет? – спросил Боцзюэ.

После чаю хозяин провел гостя в западный флигель.

– Се Цзычуня не видал? – спросил Симэнь.

– Не успел я встать, как Ли Чжи пожаловал, – отвечал Боцзюэ. – Подарки собирали. Некогда мне было с ним встречаться.

– Ступай дядю Се позови! – кликнул Симэнь Цитуна. – Да поскорее.

Шутун

накрыл стол. Хуатун принес квадратную лаковую коробку, из которой извлек четыре изящных тонких блюдца, снаружи и изнутри расписанные цветами. На одном блюдце красовались ароматные баклажаны под маринадом, в другом – сладкая и аппетитная соя, в третьем – душистый мандариновый сок и в четвертом – ярко-красные ростки бамбука. Потом слуга расставил большие блюда. Одно – с жареной бараниной, другое – с жареной уткой под соленым соусом. В третьем блюде был бульон с пельменями, клецками[1] и яйцами, в четвертом – мясные фрикадельки со сладким картофелем. Хозяину и гостю подали палочки слоновой кости в золотой оправе. Перед Ин Боцзюэ стояла чашка рису, а перед Симэнем – жидкая рисовая кашица, от которой шел аппетитный аромат. После того как они пообедали, посуду убрали и начисто вытерли стол. Симэнь и Боцзюэ принялись играть в двойную шестерку на вино.

– Сколько ты собираешься дать Ли Чжи и Хуану Четвертому? – спросил Ин Боцзюэ, воспользовавшись отсутствием Се Сида.

– Закрою прежний контракт, – отвечал Симэнь, – и подпишу новый – на пятьсот лянов.

– Так-то оно так, – протянул Боцзюэ. – А не лучше ли, брат, ссудить им тысячу лянов, а? И проценты легче считать. А еще вот что хочу тебе посоветовать: отдай ты им эти браслеты. Ну зачем они тебе? А ведь полтораста лянов. Тогда и останется немного – как-нибудь уж добавишь.

– А ты прав! – воскликнул Симэнь, выслушав Ина. – В самом деле, добавлю три с половиной сотни, и контракт на тысячу заключим. Что золоту зря под спудом-то лежать?!

Они продолжали играть в двойную шестерку, когда вошел Дайань.

– Бэнь Дичуань принес инкрустированный перламутром мраморный экран на двух подставках с двумя бронзовыми гонгами и с бубенцами. Говорит, Ван, тот, что из императорской родни, отдает в залог под тридцать лянов. Вы согласны, батюшка?

– Надо посмотреть, – сказал Симэнь. – Пусть внесут вещи.

Бэнь Дичуань с двумя помощниками внесли экран из далийского мрамора[2] с гонгами и бронзовыми бубенцами в залу. Симэнь и Боцзюэ бросили двойную шестерку и вышли посмотреть.

Перед ними стоял инкрустированный перламутром в золотой оправе экран из целого куска мрамора с изящными черно-белыми узорами, шириной в три чи, а высотой – в пять.

Ин Боцзюэ оглядел экран со всех сторон и, приблизившись к Симэню, полушепотом сказал:

– Брат, ты только приглядись как следует! Видишь, точь-в-точь сидящий лев, какие у ворот стражу несут.

Рядом красовались ярко расписанные бронзовые гонги, числом три, отделанные тонкой резьбой в виде облаков.

– Бери, брат! – подбивал хозяина Боцзюэ. – Один такой экран и за полсотни не найдешь. А

гонги смотри какие!

– А ну как выкупать придет? – спросил Симэнь.

– Да что ты! – воскликнул Боцзюэ. – Он под гору катится. А годика через три проценты, глядишь, набегут, к ссуде приравняются, про выкуп и говорить не придется.

– Тогда беру! – согласился Симэнь. – Вели зятю тридцать лянов отвесить.

Симэнь велел как следует протереть экран и поставить у входа в большую залу. Он со всех сторон любовался, как переливается золото с бирюзой.

– Музыкантов покормили? – спросил он.

– Едят, – сказал Цитун.

– Потом сюда присылай.

В залу внесли большой барабан, а в коридоре разместили гонги. Заиграла музыка; звуки достигали, казалось, самих небес, пугая парящих птиц и рыб глубинных.

Цитун тем временем ввел в залу Се Сида, и тот поклоном приветствовал хозяина и Боцзюэ.

– А, Се Цзычунь! – крикнул Симэнь. – Иди сюда. Ну-ка оцени! Сколько, по-твоему, стоит такой вот экран?

Се Сида приблизился к экрану, долго разглядывал его и, будучи не в силах сдержаться, то и дело ахал от восторга.

– Если даже тебе и повезло, брат, думаю, сто лянов, не меньше стоит, – ответил, наконец, Се Сида.

– Вон видишь бронзовые гонги с бубенцами? – вставил Боцзюэ. – Так вот, за все тридцать лянов отдал.

– О, Будда милостивый! – хлопнув в ладоши, вскрикнул Се Сида. – Да за тридцать-то лянов и гонги не отдадут! Какая работа, а! Киноварь и лак всех оттенков! По отделке видно – из казенных мастерских инструменты. Одной звонкой меди, небось, цзиней на сорок потянет. А она тоже денег стоит. Что верно, то верно: всякая вещь своего хозяина находит. Повезло тебе, брат, ничего не скажешь. Этакие сокровища и за такую цену!

После разговора Симэнь пригласил друзей в кабинет. Вскоре подоспели и Ли Чжи с Хуаном Четвертым.

– К чему это вы подарки покупали? – обратился к ним Симэнь. – Для чего тратились? Не к лицу мне ваши подношения принимать.

– Неудобно нам было подносить такие скромные знаки признательности, – отвечали, кланяясь, подрядчики. – Может, сгодятся слугам на угощение. Не посмели отказаться от вашего приглашения, батюшка.

Принесли сиденья, и они сели сбоку. Вскоре Хуатун подал пять чашек чаю. После чаю, только успели убрать посуду, явился Дайань.

– Где прикажете стол накрыть, батюшка? – спросил он.

– Да сюда и несите. Здесь накроете.

Дайань с Шутуном внесли отделанный агатом лаковый стол на восемь персон, а под ним поставили горящую жаровню.

Боцзюэ и Сида заняли почетные места для гостей. Симэнь сел за хозяина, а Ли Чжи и Хуан Четвертый разместились по бокам. Подали весенние пирожки со свежими овощами и вино. На столе появились огромные блюда и тарелки со сладостями, бульонами и кушаньями – гусями и утками, курятиной и свиными ножками. Одним словом, изысканные яства. Пенилось и искрилось вино, аппетитно дымились супы и бульоны, а под окном играли музыканты. Симэнь позвал У Иньэр и велел ей разливать вино в чарки. Однако не будем больше рассказывать, как они обедали.