Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Заключение:
Драгоценный свиток уже завершенСовершенство Будды уже нам известно.В мире дхармы[54] все, наделенное чувством[55],Победит сей мир. Да придет торжество!Да вручим себя Будде[56]!Ученье едино, безмерно,Совершенною правит оно пустотойИ в центре стоит океана буддизма,Повсюду блуждает,Везде побуждаетВсеПсалом гласит:
Всем когортам грехов, что творимы людьми,От начала начал до сих пор нет изводу.От Чудесной горы[57] разбрелися они,Утеряли великую первоприроду.В четырех видах жизней[58] есть искорка будды[59] –Приведет она всех к возрождениям чудным.Свое первое благодаренье[60]шлем мы Небу с Землею за милость рождения.А второе шлем благодареньеЯсну Солнцу с Луною за дар озаренья.Наше третие благодаренье –всем владыкам земли и воды за их милость,А четвертое благодареньешлем отцу мы и матери, что нас вскормили.Наше пятое благодаренье –патриархам, Закон преподавшим глубоко,А шестое шлем благодареньедушам тех, чьи тела схоронили до срока[61]…Мудрость величава во спасенье –Маха праджня парамита[62]!!!Мать Сюэ кончила чтение. Шла вторая ночная стража. Юаньсяо, из покоев Ли Цзяоэр, подала чай. Потом Ланьсян, горничная Мэн Юйлоу, поставила на стол всевозможные деликатесы, фрукты и кувшин вина. Появился чайник с лучшим чаем. Ланьсян налила чашки супруге У Старшего, Дуань Старшей, Ли Гуйцзе и остальным гостьям. Юэнян велела Юйсяо подать четыре блюда печенья и сладостей. Чаем угостили и трех монахинь.
– После матушек наставниц пора мне спеть, – сказала Гуйцзе.
– Какая ты услужливая, Гуйцзе! – заметила Юэнян. – Покою не знаешь.
– Погоди, я сперва спою, – вмешалась барышня Юй.
– Ну и хорошо! – поддержала хозяйка. – Пусть барышня Юй споет.
– А после сестрицы я буду матушек услаждать, – заявила певица Шэнь.
– Что вам спеть, матушка? – спросила, наконец, Гуйцзе.
– Спой «Ночь темна, глубока», – заказала Юэнян.
Гуйцзе наполнила чарки, яшмовыми пальчиками коснулась струн лютни, потом неторопливо перекинула через плечо шелковый шнур, слегка приоткрыла алые уста, из которых показались белые, как жемчуг, зубы, и запела:
Ночь темна, глубока, не достичь ее дна.Надушила подушку, осталась одна.Все ждала, уж цветы озарила луна,Воцарилась незыблемая тишина.Будто вымерло все, а на сердце тиски.Заунывные стражи бьют ритмы тоски.Ты пришел наконец, хоть не видно ни зги,Вновь мы счастливы и неразрывно близки.На тот же мотив:
Как меня ты хотел, изводил так и сяк,Над пыльцою порхал, как хмельной мотылек.Я – как лед, но огонь твой ничуть не иссяк,А лукавство мое новичку невдомек.Ты мой дух опалил, ты нутро мне обжег,И металл под тобой не растаять не мог.На тот же мотив:
ТыНа тот же мотив:
На лугах ловишь бабочек ты среди роз,А чистейшую яшму, обрек на мороз.Ты нектаром полей упоен полупьян,Чтобы страсть возбудить, ты идешь на обман.Я ударить хочу, но обидеть боюсь,Ревность в сердце тая, я тебе покорюсь.Когда спела Гуйцзе, барышня Юй хотела было взять у нее лютню, но ее опередила Шэнь и уже водрузила инструмент себе на плечо.
– Я спою вам, матушки, то, что поется в последнюю луну, – «Повесила портрет»[63], – сказала и запела:
Сияют в праздник фонарейНа небе тысячи огней, …– Довольно, пожалуй, – заметила, улыбаясь, Юэнян. Певица умолкла.– Так-то и вся ночь пройдет, а вы все петь будете.
Госпожа У Старшая вовсю задремала. Не дождавшись пения барышни Юй, она выпила чай и удалилась в покои Юэнян. Гуйцзе ночевала у Ли Цзяоэр, Дуань Старшая – у Мэн Юйлоу, монахини – у Сунь Сюээ, а барышни Юй и Шэнь улеглись на кан вместе с Юйсяо и Сяоюй. Старшую невестку У Юэнян положила с собой в спальне, но не о том пойдет речь.
Да,
Когда созвездие Ковшана третью повернуло стражу,Взглянул в окошко серп лунысквозь легкой занавески пряжу.Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
За десять лет, – ты только погляди,
холмов могильных сколько поднялось!
Всегда стезею праведных иди,
не дожидайся до седых волос!
И жизнь и смерть великий смысл таят,
постичь его – обязанность твоя.
Настанет час – возьмет тебя земля,
миг оборвав земного бытия.
Коль утвердиться в вере ты не смог,
так что ж еще могло б тебя спасти!
Ты распрощался с жизнью – вновь ее
когда еще ты сможешь обрести?
Опасный путь и непроглядный мрак
с кончиною перед тобой встают…
Раздумывай над этим день и ночь,
призвавши самого себя на суд.
В этом восьмистишии говорится о том, что за добро воздается добром, а зло злом и отплачивается. Возмездие следует неотступно, как за телом тень, как за речью эхо в долине. Вы скажете, что только посвятивших себя молитве и медитации ждет воздаяние, но разве не могут достичь просветления простые миряне, если они ведут праведную жизнь и у себя дома?! Кто чтит Будду, тому благоволит Он; кто творит имя Всевышнего, на того снисходит милость Его; кто читает Писание, тому открывается истина Его; кто сидит в медитации, тот вступит в пределы Буддовы; кто достигнет прозрения, тот ступит на путь Его. Однако нелегко это исполнить. Ведь столь многие прежде сделают, а потом раскаиваются или прежде каются, а потом делают. Так случилось и с У Юэнян. Хотя и творила она добро, читала Писание, чтила Будду и жертвовала монастырям, но не должна была она слушать эту проповедь, когда зрел плод в утробе ее. Родиться человеку бедным или богатым, мудрым или глупым, наслаждаться ли долголетием или рано умереть хотя и предопределяется жизненными силами отца и матери в момент зачатия, однако соблюдать предосторожность надобно и во время беременности. В старину беременная женщина не садилась с небрежной торопливостью и не ложилась навзничь, не слушала сладострастных речей и не глядела на соблазны, но услаждала взор свой золотыми и нефритовыми драгоценностями и слух свой – стихами, просила слепых музыкантов петь старинные песни. И рождались дети честные и красивые, вырастали умными и одаренными. Таков был завет роженицам Вэнь-вана – царя Просвещенного[1]. Так что не полагалось У Юэнян слушать эту проповедь о перерождениях, потому что явится потом буддийский монах-старец, вселится во чрево ее, родится и в назначенный срок покинет мать, поскольку, увы, не сможет стать наследником рода.
Да,
Будущность – мрачный покров.Каков твой пунктир?Сутки – двенадцать постов[2].Исходен надир.Однако не станем забегать вперед. В тот раз после чтения в хозяйских покоях «Драгоценного свитка о праведной Хуан» все разошлись на ночлег.
А теперь обратимся к Пань Цзиньлянь. Долго стояла она у калитки. Наконец появился Симэнь Цин, и они рука об руку вошли в спальню.
– Чего ж не раздеваешься? – спросила Цзиньлянь сидевшего на кровати Симэня.