Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

Автор неизвестен

Тут Цзинцзи не выдержал и начал клясться и божиться – Я, Цзинцзи, перед всемогущим духом Восточной горы[15] и духом-хранителем городских стен клянусь, – со слезами обратился он к Цзиньлянь. – Пусть меня смерть унесет, прежде чем тридцать лет стукнет, пусть все мое тело покроется язвами величиной с чашку, три или пять лет изводит желтуха, пусть замучит жажда и не подадут мне ни капли воды, если я хоть раз ее коснулся.

– Довольно зубы-то заговаривать! – оборвала его Цзиньлянь, никак не желавшая ему поверить. – Небось, оскомину набил, разбойник!

Пока продолжались эти обвинения и клятвы, настала глубокая ночь, и им ничего не оставалось, как раздеться

и лечь. Выведенная из себя Цзиньлянь повернулась к нему спиной.

– Сестрица! Дорогая! – продолжал уговаривать Цзинцзи, а когда получил от нее вторую пощечину обратной стороной ладони, сразу примолк.

Так и прошла вся ночь. Так и не добился Цзинцзи того, зачем пришел. А когда стало светать, он, чтобы не заметили служанки, опять перелез через стену и удалился восвояси.

Тому свидетельством романс на мотив «Пьяный едва до дому доплелся»:

Всю ночь провели мы в постели одной –Ко мне повернулась плутовка спиной.С печальным уделом таким не мирясь,Я клялся, к затылку ее обратясь,В любви беспредельной ее уверял,Вздыхал, но лица так и не увидал.Не мог я к щекам ароматным прильнуть,Потрогать пленительно-нежную грудь.Вот так насмеялась она надо мной –Лишь гребень я видел ее костяной.

Да, читатель, потом Цзиньлянь вернет Цзинцзи эту шпильку. Когда же Мэн Юйлоу выйдет замуж за барича Ли и уедет в Яньчжоу, Цзинцзи предъявит эту шпильку как доказательство, что Юйлоу доводится ему сестрой. Он так поступит, чтобы исполнить свой темный замысел, но Юйлоу не только не попадется на удочку, а добьется его ареста. Однако хватит об этом.

Да,

Светоносов орбитычей ум обоймёт?Корни бед перебиты —колеса оборот.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

НЕГОДУЮЩАЯ ЦЮЦЗЮЙ РАСКРЫВАЕТ ТАЙНУЮ СВЯЗЬ.

ЧУНЬМЭЙ, ПЕРЕДАВ ПОСЛАНИЕ, УСТРАИВАЕТ ДОЛГОЖДАННУЮ ВСТРЕЧУ

Увы, в неведенье своем

Симэнь был попросту смешным,

И слива с персиком весной

смеялись сообща над ним.

Разбойнику лихому он

в своем жилище дал приют,

Да щедрою его рукой

коварный тигр был вскормлен тут.

Супруги счастливы, пока

их чувства крепнут и растут,

Но алчность и разгул страстей

обычно к гибели ведут…

Отметим и еще один

извечный средь людей закон:

Кто в женские покои вхож,

тот обращает дом в притон.

Так вот. Когда стало светать, Чэнь Цзинцзи, как уже говорилось, перелез через стену и удалился. А Пань Цзиньлянь потом раскаивалась.

На другой день, а было это пятнадцатого числа в седьмой луне, У Юэнян отбыла в паланкине за город в монастырь Дицзана к монахине Сюэ, чтобы на панихиде по всем усопшим принести в жертву душе покойного Симэнь Цина деньги и сундуки одежд[1]. Цзиньлянь и остальные жены проводили хозяйку до ворот. Мэн Юйлоу, Сунь Сюээ и падчерица Симэнь Старшая сразу же

удалились к себе. Только Цзиньлянь прошла к возвышающимся перед приемной залой внутренним воротам. Там она наткнулась на торопившегося с узлом Цзинцзи. Он, оказывается, заходил в покои Ли Пинъэр, где наверху хранились взятые в залог вещи.

– Я тебе вчера слово сказала, а ты уж и губы надул? – остановила она его. – Через стену полез. Неужели уж меж нами все кончено?

– И ты ж меня упрекаешь?! – удивился Цзинцзи. – Да я всю ночь не спал. Чуть совсем не доконала. Смотри, у меня все лицо избито.

– Чтоб тебе сгинуть, разбойник! – опять набросилась она. – Если у тебя с ней ничего не было, чего ж ты трусишь, а? Неправда, ни с того ни с сего не убежишь.

Цзинцзи достал из рукава лист бумаги. Она развернула его и прочитала романс на мотив «Обвилася повилика»[2]:

Ни с того ни с сегоТы ругаешь меня,Унижаешь меня,Обижаешь меня,Кулаком, синякомНаграждаешь меня!..Чуть тебе возразишь –Ты разрывом грозишь.Так я миролюбив,Так мне страшен разрыв!Оправдаться хочу,Но в испуге молчу.

– Ну, раз ничего не было, – засмеялась Цзиньлянь, – вечером приходи. Потолкуем, разберемся.

– Доконала ты меня, – продолжал он, – за ночь глаз не сомкнул. Дай хоть днем сосну.

– А не придешь, я с тобой рассчитаюсь.

Сказав это, Цзиньлянь направилась к себе, а Цзинцзи пошел с узлом в лавку. Торговал он недолго, потом удалился во флигель и, растянувшись на кровати, погрузился в сон.

Соснув, вечера Цзинцзи ждал с нетерпением. Но наступили сумерки, и все небо заволокло черными тучами. За окном застучали капли дождя.

Да,

Ветер и дождь на дворе неустанно.Капли стекают по листьям банана.

– Ну и погода! – ворчал Цзинцзи. – Только дала мне возможность оправдаться, как это пролитье. Вот досада!

Сколько он ни ждал, ливень не утихал. Пробили первую ночную стражу, а со стрех по-прежнему потоками стекала вода. Наконец, Цзинцзи не выдержал и, набросив на себя красный, ализаринового окраса коврик, вышел из флигеля. Юэнян к тому времени вернулась домой, и жена его с Юаньсяо были у нее. Цзинцзи запер флигель, прошел через боковую калитку в сад и под проливным дождем бросился к Цзиньлянь. Она знала, что он непременно придет, поэтому загодя наказала Чуньмэй, чтобы та угостила Цюцзюй вином и укладывалась вместе с ней спать в комнате с каном. Калитка оставалась незапертой. Цзинцзи проник во внутренний дворик и очутился в спальне Цзиньлянь.

Зашторенное шелковой занавеской окно было полуоткрыто. В серебряных подсвечниках ярко горели свечи. На столе стояли фрукты, в золотых чарках пенилось вино.

Они сели за стол, тесно прижавшись друг к другу.

– Так как же все-таки к тебе попала эта шпилька, раз, ты говоришь, ничего не имел с Мэн Третьей, а? – спросила она.

– Я ж говорю, в саду подобрал, – отвечал он. – Под чайной розой нашел. Провалиться мне на этом месте, если я неправду говорю.

– Ну если ничего не было, тогда бери шпильку, – заключила она. – Мне твоего не нужно. Только смотри, береги мой мешочек для шпилек и благовоний, слышишь? Потеряешь – ответ держать придется.