Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

Автор неизвестен

– Что с вами, матушка? – спросила ее как-то Чуньмэй. – Пошли бы хозяйку проведали, в дальних покоях посидели. Или по саду прогулялись, развеяли бы тоску. Разве так можно?! Сидите да вздыхаете день-деньской.

– Ты же знаешь, как мы были близки с зятюшкой! – отвечала Цзиньлянь. – Тому подтверждением романс на мотив «Опустился сокол»[6]:

Мы были едины, как лотос двуглавый[7];Как рыбки, любили резвиться и плавать.К тебе привязалась я с первой

же встречи.Судьба беспощадна – ей трудно перечить.О, как это странно и непостижимо –Меня перестал навещать мой любимый!Хозяйка навесила всюду запоры,В саду кобелей бродят алчные своры.И сука-служанка шпионит коварно.Цветущие весны теряю бездарно!

– Успокойтесь, матушка! – уговаривала ее Чуньмэй. – Даже небо будет падать – четыре великана поддержат[8]. А ваша беда, матушка, поправима. Дело в том, что матушка Старшая со вчерашнего дня оставила двух монахинь. Нынче вечером проповеди собираются слушать, и ворота запрут рано. Я попробую проникнуть в переднюю половину дома. Скажу, мне, мол, на конюшню только зайти, подушку сеном набить, а сама в лавку к нему. Вы же ему записочку напишите, я передам. И позову его. Что вы на это скажете, матушка?

– Дорогая моя сестрица! – воскликнула Цзиньлянь. – Если ты окажешь такую милость, я никогда не забуду и щедро отблагодарю тебя. Как только оправлюсь, расшитые туфельки тебе сделаю.

– К чему вы так говорите, матушка! Мы ж люди свои. После кончины хозяина куда бы ни занесла вас судьба, я об одном мечтаю – быть всегда с вами, матушка.

– Спасибо тебе за верность.

С этими словами Цзиньлянь взяла осторожно кисть с ручкой из слоновой кости, не спеша стряхнула пыль с разрисованной цветами бумаги и, написав послание, тщательно запечатала его в конверт.

Под вечер, когда Цзиньлянь была у хозяйки, она сделала вид, будто ей нездоровится, и, словно высвободившаяся из кокона золотая цикада, воротилась к себе. Делать ей было нечего. Внутренние ворота по распоряжению Юэнян заперли рано. Служанки и жены слуг были отпущены, а сама хозяйка слушала проповеди буддийских монахинь. Тогда Цзиньлянь и попросила Чуньмэй отнести записку.

– Дорогая сестрица! – наказывала она горничной. – Пригласи его да поскорей. Вот и романс на мотив «Шестая госпожа из Хэ-си»[9] в подтверждение:

Ускорь шаги, Чуньмэй, сестра!Ведь доброта твоя подобна океану.Я жажду встречи от рассвета до утра.Я нынче ночью ждать устану!Постель помягче постелюИ буду с тем, кого люблю.

– Матушка, погодите немного, – обратилась горничная. – Надо сперва негодяйку Цюцзюй подпоить да запереть на кухне, а потом уж идти. Я возьму корзинку и пойду в конюшню вроде за сеном для подушки, а сама позову его.

Чуньмэй наполнила два больших кубка вином и отправилась к Цюцзюй. Заперев служанку на кухне, горничная захватила с собой послание и вышла в сад.

Тому свидетельством романс на мотив «Опустился

сокол»:

Я – как будто на конюшню за сенцом,А сама к милому другу на крыльцо.И ему передала условный знак.Возвращаясь, заперла я всех собак,На ворота я повесила замокИ у ложа притушила огонек.А затем согрела крепкого винаИ Цюцзюй им напоила допьяна.Как услышу: шелестят в ночи цветы,Так пойму, что наконец явился ты.Пусть исполнится пьянящая мечта –Заворкуем, словно фениксов чета.

Чуньмэй пробралась в переднюю половину дома и, наполнив корзину сеном, направилась к закладной лавке. Приказчика Фу в лавке не оказалось – в тот вечер он ушел ночевать домой, и Чэнь Цзинцзи был один. Он только что развалился на кане, когда послышался стук в дверь.

– Кто там? – спросил Цзинцзи.

– Это я – родительница твоя в прошлой жизни, – отвечала Чуньмэй. – Я – дух, насылающий пять поветрий[10], что развеет любовную тоску.

Цзинцзи открыл дверь.

– А, это ты, барышня! – воскликнул он, узнав горничную, и лицо его засияло улыбкой, – Я один. Заходи и присаживайся.

Чуньмэй вошла в лавку.

– А где же слуги? – спросила она, заметив на столе горевшую свечу.

– Дайань с Пинъанем ночуют в лавке лекарственных трав. А я тут. Один-одинешенек ночи коротаю, от холода дрожу.

– Матушка моя поклон просила передать, – начала Чуньмэй. – Хорош, говорит, друг. Около дома промелькнет и даже к двери не приблизится. Небось, говорит, другую завел. Моя хозяюшка не нужна стала.

– Опомнись! Что ты говоришь! – оборвал ее Цзинцзи. – Да как я мог прийти, когда пошли сплетни, а хозяйка заперла окна и двери?

– Из-за вас у моей матушки все эти дни настроение плохое. Тоска ее изводит. Ни пить, ни есть не хочет. Все из рук валилось. Нынче хозяйка оставляла ее у себя проповеди послушать, так моя матушка немного погодя вернулась. Все о вас думает – совсем истосковалась. Велела вам записку передать, просила навестить ее без промедленья.

Цзинцзи взял у нее конверт и сразу заметил, как тщательно тот был запечатан. Когда он разорвал его, внутри оказался романс на мотив «Обвилася повилика».

Он гласил:

Ланиты – абрикос цветущий –Поблекли, будто трын-трава.Весной тоска снедает пуще,Грущу, кружится голова.Тень одинокая на ложеЖалка в мерцании свечи.И я на нищенку похожа –Состарилась от бед-кручин.Мне не кому играть на лютне,От слез и горько, и темно.Ты горизонта недоступнейИ дальше Неба самого!

Прочитав романс, Цзинцзи в знак благодарности встал перед Чуньмэй на колени и сложил руки на груди.