Цвингер
Шрифт:
Поберег Ульриха? Если так, Виктор теперь обязан вдвое беречь, втрое беречь. Ульриху восемьдесят пять. Нет-нет, знаешь, Вика, кому это известие послано?
Оно послано тебе. Так-таки тебе, Гамлет. Думай теперь на шатучих подмостках. Нафаршированных.
Рукоять меча в чьей ладони? Именно в твоей.
А старика от этого огради.
Только спросим, не нашлась ли Мирей и до чего он там доразмышлялся над своими грибницами.
Наконец, кровавя руки (в рюкзаке остроугольные какие-то папки), Вика нашарил телефон, включил и, вместо того чтобы вызванивать Ульриха, сразу же
Посмотреть сначала сообщения.
Несколько звонков от Бэра. Ага, прилетел уже, разобрался с крысой. И, господи, что это! Это же звонок Мирей. Звонила Мирей!
Автоответчик, сдавленный голос Мирей. Плачет. Или смеется?
«Виктор, слушай автоответчик. Где же твой (задыхается)… Где твой ответ. Жду…»
Обрывается… Прослушал остальные сообщения — из химчистки, из книжного магазина насчет презентации. Никакого другого звонка Мирей. Ну что она? Разревновалась, наговорила что-то в запале? Вытерлась запись?
Ох, поскорее бы ее найти и уладить с ней.
Интересно также, как там дела у тоненькой Наталии.
С ней тоже надо помириться…
Хотя какие сейчас звонки, ночь на дворе!
Продолжает жать на кнопки, стоя посередине тротуара. Переулок ожил, автомобиль за спиной визжит. Виктор отпрыгивает, не отрывая глаз от экрана. Все это на Бетманнштрассе, на ночной улице Франкфурта, у двери в «Хоф».
Чуть не проткнув Вике глаз обжеванным карандашом «Фабер», запинаясь о надеваемый на ходу мокасин при выкарабкивании из такси, на него плавно пикирует, чертыхнувшись, начальник и руководитель, узурпатор постели, генеральный директор литературно-архивного агентства «Омнибус» Дэвид Ренато Бэр.
Как обычно, летит всей тушей, не разбирая пути, будто ему наподдали пинка в задницу буквально пару секунд назад.
Боже, как одет Бэр нелепо на этот раз.
С Бэром вообще надо быть готовым ко всему. Иногда он является павлином, в драдедамах-альпака, из Венеции или Парижа. А другой раз в непромокаемом, непродуваемом жилете с тысячью карманов, похожих на патронташ. Это из Израиля.
Бэр сейчас полуобнажен. В микроскопической майке. Не успел переодеться из Гонконга, где жуткая жара. Покрыт заклякшим потом: протомился тридцать четыре часа в невентилируемом самолете.
— Что же это вы в столь виде некошерном? С круглого стола? Как прошло выступление?
— А усищи где? Вы что, уже не голосуете за левых? Какой там круглый стол, Зиман. Не был там я. Фершпейтунг. Не много потерял. Там, похоже, имел место скандал. Все сам Йошка смодерировал. А меня, как водится, спасли сверхъестественные покровители. Талибанские посланцы действительно приходили мстить за карикатуры на пророка. Пронырнули в зал. Так я рад, что судьба рассудила за меня.
— Не судьба, а распоясавшаяся крыса за вас рассудила!
Ночи той не было. Откуда взялся в Вике драйв — пойми! По всем канонам к утру он должен был быть мертв. А носовые платки получил в оптовом количестве у Курца. Квадратную коробку на двести штук. И еще не кончился выкраденный из туалета в поезде рулон пипифакса. Счастье,
Бэру хоть бы хны, у него джетлаг, спать он не хотел.
Проворачивая карандаш осатанелыми пальцами, Бэр вкувыркнулся через порог в «Ироху». Их проводили в кабинку «васицу». Виктору вообще мысль о ночевке уже и в голову не шла, так он был разволнован открывшимися безднами. Да и в какую гостиницу? Как узнать? Что же это все-таки вытворяет Мирей? Квартиру разорила, все вверх дном перелопатила, автоответчик какой-то, на котором не говорится ничего.
Ладно. По порядку о делах! Два меню «Теппан-Яки». Что там в меню — читать не будем. И без того слишком много читаем. Японское пиво… Мало, что ли, пива ты выпил сегодня, Вик?
Первым делом сообщил Бэру о Яковлеве. Что вот умер. Да. Похороны в пятницу.
Бэр надулся, покрутил толстой головой.
— Пойду на стойку к Курцу, закажу билет в Москву на завтра. Спасибо тому же Яковлеву, виза пока еще действительна. Многоразовая.
Бэр прогулялся из «Ирохи» через соседнюю дверь в салон «Франкфуртера». Быстро вернулся и продолжил с места, на котором оборвал:
— Знаете, я рад, что не попал на круглый стол. Но не из-за фантоматических покусителей. А вот решил, что вообще в юбилеях участвовать не хочу. Я просто… Как раз в этом году кончают переводить яд-вашемский сайт на русский язык. Русские анкеты надо расшифровывать. Собирать новые. Три миллиона убитых на территории СССР не занесены в Яд-Вашем. И с каждым днем все меньше тех, кто способен занести их. Я было думал — в зале русские издатели, агенты, к ним обращусь. Подумал, подумал и вдруг отчего-то совершенно по-иному увидел все. Юбилей, формальная болтовня, вдруг я лезу с нравственными призывами?
— Юбилеи вообще идиотство, — подпел ему Вика. — Памятные даты почему-то важнее, чем сама память. Не вникаем: а что, собственно, празднуется? Будто факт, что дата с ноликом, освобождает от самокопания?
— Ну вот именно! Восстановление отношений между Израилем и Германией! Трудненько делать вид, что забыто, вытерто с доски, обнулено!
Бэр теперь стареющий. Сварливоватый и в сторону банальности. Все-таки прервать его, подвинуть к делам. Дело первое — о контрпредложении Хомнюка по Оболенскому. Дело второе — поговорить о болгарском выкупе, получить о’кей.
Знать бы, как Бэр отреагирует. Не испортить. Хватило бы одного мафусаила в этой истории — Ульриха. И все же как без Бэра? С другой стороны, Бэр все равно улетит. Справлюсь с болгарами сам. Попробую. Попробую уговорить их.
Адвокатша поможет. Тем более Бэр не настроен выслушивать меня. Он, как всегда, чем-то собственным воодушевлен.
— Думаю, Зиман, капкан-то расставили гэбэшники. Обозлились за мои подвиги, особенно за Ватрухина. Крысу в самолет! Остроумно! Даже изящно! Кому-то не хочется, чтоб я довел до конца публикацию Ватрухина. Единственно вот жалко, что готовился, готовился — и зря. Навез материалов на круглый стол. Вот они. Еще о публикации не договорено. Но материалы очень даже стоющие! Святые отцы увидели бы, что я тут везу, они не то что крысу, крокодила бы запустили в самолет!