Цыганочка с выходом
Шрифт:
— Вы такой потешный, — глядя на тонкую шею Виктора Ивановича, шепотом сказала Альбина.
— В смысле? — хрипло уточнил Витя.
— Ну, серьезный очень и… молодой, — вспоминая тот поцелуй в электричке, тихо сказала вдова и неожиданно спросила: — А я не очень толстая?
— Ну-у, — завздыхал Витя.
— А сзади? — повернулась Альбина.
Витя молча прикусил губу. Его красное лицо с удивленно торчащими ушами напоминало чайник.
— А может, мне в рыжую перекраситься? — притянула к носу прядку волос Альбина.
—
— Да? Ну, ладно, не буду, чтоб вас не травмировать.
— Спасибо, — поставил закорючку в пустом протоколе Иншаков. — Продолжим?
— Вы продолжайте, а я на вас посмотрю, — снова плюхнулась на стул Альбина.
— Зачем? Я у вас все спросил, — тоскливо сморщился ст. лейтенант. — Распишитесь.
— Где? Я не знаю, — повертела листок протокола Яроцкая и уронила его под стол.
— Можно я вас провожу? — вдруг спросил Иншаков.
— Ну… вообще-то нет, — твердо сказала Альбина.
Иншаков молча выглянул из-под стола, и тоска в его глазах чуть-чуть растопила лед в сердце вдовы.
— Но вам — можно, — уходя, сказала Альбина. — Я вас подожду на лавочке внизу…
Витя закрыл дверь опорного пункта, и они медленно пошли к подъезду.
— Можно с вами встретиться в неофициальной обстановке, — стал „ковать железо“ Виктор Иванович.
— Вообще-то нет! Но вам можно, — потрогав инспектора за мизинец, разрешила вдова.
— Я рад, — покраснел еще больше Иншаков.
— Я тоже рада… за вас, — протянула Альбина. — А в неофициальной — это как? В кино поведете или чаем поить?
— Я в общежитии живу, Альбина Хасановна, так что — в кино, ладно? — откашлявшись, сообщил Витя.
— Надо же, — заинтригованно похлопала глазами Альбина, а про себя подумала: — „Я сумасшедшая — зачем мне он?!“
Альбина обвела взглядом полупустые комнаты своей старой квартиры. Они стояли в прихожей. Ст. лейтенант Иншаков внимательно оглядел Альбину. Она выпятила грудь, и, поджав живот, не сводила глаз с лейтенанта. Она молчала, а глаза горели так, что у Вити сразу пропали все мысли… кроме одной.
— …поточней, пожалуйста, — прохрипел ст. лейтенант, кивнув на футбольное поле супружеской кровати Яроцких, когда они вошли в спальню.
— Ой! Ну, он храпел, как самовар с шишками! — увлеченно рассказывала Альбина про своего мужа. — А то еще ворочался! И — вопил во сне!.. А то, как начнет ловить меня своими ручищами, как начнет — невозможно с ним спать было, ну просто никак невозможно! Небось, сейчас в гробу переворачивается, — мстительно показала два передних зуба она.
Виктор Иванович живо представил себе все то, что только что рассказала Альбина…
— Понятно, — глубокомысленно протянул он, и из Альбининой квартиры не выходил до семи вечера…
Дарь Иванна Кокуркина возвращалась
Дарь Иванна стала, толкаясь продвигаться сквозь людей, поправив светлую панаму на голове.
— Вам полковник не нужен? — сердечно спросил Кокуркину человек с барабаном.
— Наверное, свадьба! — в предвкушении чужой польки-бабочки сверкнула глазами Дарь Иванна. — Щас, лучше всех спляшу!
— Нужен! — с аппетитом выкрикнула она и притопнула. — Где?
— Точно нужен? — переспросил нестарый еще юноша при кокарде.
— Точней не бывает! — чуть не выронила сумку Дарь Иванна.
— Вон там — возьмите, — показал правее владелец длинного и красного носа. — Смелее, женщина.
Дарь Иванна трепетно зажмурилась и пролезла между двух молодых людей в черном…
— Ну, где?.. — выдохнула она.
Перед ней на двух высоких табуретах стоял невыносимо прекрасный гроб, в нем лежал полковник и, вроде бы, спал.
Дарь Иванна уронила глаза и почувствовала, что уносится в небо. Ей стало неважно и она, перекрестив сердце и губы, бочком вышла из гравитационного поля гроба.
— Ну, что? Не подошел? — печально спросил ее трубач на выходе.
— Так он же мертвый! — шепнула ему Дарь Иванна, на которую жалко было смотреть.
— А вам какой… живой нужен? — удивился, который в кокарде.
— А живого нет? — с надеждой посмотрела по сторонам Кокуркина.
— Какая вы, женщина, умная!.. Вам прямо не угодишь! — пристыдил ее трубач.
— Я?!! Умная!!! — удивилась и заиграла глазами Кокуркина, которую за 62 года впервые назвали умной.
И, задумавшись о своем, о девичьем, Дарь Иванна зашла в родной подъезд, задев баклажаном из сумки дверь.
„Сегодня ночью я пил коньяк во сне, а утром у меня болела голова…“
Бомж Илья Леонидович проснулся с новыми ощущениями. Он встал, отряхнулся и еле живым голосом сказал:
— Это просто смешно!
И стал дописывать „Теорию разрушения страны“, пытаясь отгородиться и навсегда забыть, что видел в ту ночь в 56 квартире.
Перышко скрипело, лабрадор отошел от трансформаторной будки и поднял правую заднюю… нет, левую заднюю.
„Самое страшное, что произошло за 13 последних лет — не нищета миллионов или запредельные прибыли нескольких тысяч семей, и даже не тихая смерть сотен людей от всего случившегося после развала Страны. Все мы рано или поздно помрем. А то, что в России воцарился при расслабленности и томности верховных властей новый неписанный закон, который неукоснительно введен киллерами от Калининграда до Камчатки — за деньги можно убить кого угодно, когда угодно и за что угодно. И меня, и тебя, и вас, эй, господин в „Мерседесе“. Убийц будут искать и не найдут — томность властей она такая пра-ативная.