Д'Арманьяки
Шрифт:
Уже к семи часам утра, близлежащие улицы к площади, были забиты народом, который в эти дни буквально сходил с ума, выражая свою преданность герцогу Бургундскому. Все лавки Парижа, в которых продавалась красная, или лиловая ткань – опустели. Парижане покупали всё, что даже отдалённо напоминало цвета Бургундии. Множество людей находящиеся на улицах в это утро были облачены в одежды ярко – красно покроя. Немало людей прикрепили к своим плечам живые цветы. У других на груди красовались Андреевский кресты. Все эти детали равно воздавали дань восхищения новому властителю
Ближе к одиннадцати, когда в тюрьме Шатле, осуждённые начали исповедоваться, к площади начали съезжаться кареты со знатью. Знать немедленно занимала места вокруг помоста. Народ слабо приветствовал знать. Знать их не интересовала.
Появление королевы и что совершенно удивительно, короля Франции, было встречено приветственными криками. У короля, по всей видимости, настало временное просветление, которое чередовалось с приступами безумия. Мало кто ожидал его появления и меньше всех королева. И тем не менее, с её уст не сходила счастливая улыбка. Королева выглядела так будто безмерно счастлива присутствием его величества.
Король первым вышел из кареты и не оглядываясь на королеву, что выглядело несколько грубовато, в сопровождении небольшой свиты, прошёл к своему месту. Один из придворных короля – Буа-Бурден, предложил королеве руку, на которую она и опёрлась, выходя из кареты. Он же проводил королеву до её места рядом с королём. И только после того, как она села, удалился.
Едва королевская чета заняла свои места, как раздался мощный взрыв приветственных криков.
– Да здравствует герцог Бургундский!
– Слава Бургундии!
– Слава великому герцогу!
Герцог Бургундский ехал на белом коне, облачённый в блестящие доспехи, на которых был выбит крест святого Андрея. Андреевский крест лилового цвета так же был вышит на плаще, прикреплённого к плечам сзади. Герцога сопровождали двадцать рыцарей, роскошное облачение которых намного превосходило облачение королевской свиты.
Приветствуя парижан благосклонной улыбкой, которая почти не сходила с губ Герцога бургундского и под несмолкающие крики, он спешился и направился на отведённое ему место, рядом с королевой Франции.
– Ваше величество! – герцог поклонился королю, тот в ответ кивнул.
– Мадам! – герцог Бургундский поцеловал протянутую руку королевы, задержав её, чуть дольше положенного. В этом был весь герцог. Он считал, что ему положено немного больше нежели всем остальным смертным.
Королева сделала попытку покраснеть, но у неё не получилось. Герцог Бургундский сел справа от королевы, чуть ниже её.
– Я у вас в долгу! – шепнула ему королева, – вы избавили меня от этого несносного Д,Арманьяка.
– Надеюсь, Мадам, – герцог Бургундский устремил на королеву страстный взгляд, – вы найдёте способ отблагодарить меня?
– Я думаю над этим! – королева кокетливо улыбнулась герцогу Бургундскому.
– Я слышал, вы были в плену кузен?! – не вовремя
Герцог Бургундский, был явно озадачен словами короля.
– Я пробыл в плену менее года, Сир. К тому же эти события имели место одиннадцать лет назад.
– Время скоротечно кузен! – король вздохнул, погружаясь в обычное состояние полного безразличия.
Никто из тех, кто слышал слова короля, так и не понял, что он имел в виду.
По новому взрыву криков и проклятий, все поняли, что осуждённые покинули Шатле. И действительно, ровно без четверти двенадцать, повозка, запряжённая двумя чёрными быками, в которой, стоя везли заключенных, покинула стены Шатле.
Впереди заключенных, следовала небольшая процессия. Вся процессия была облачена в престранные одежды. У всех на головах были венки из роз. Процессия пела какую то весёлую песню. В общем, создавалось впечатление, будто затевается некое торжество, а не казнь. Повозку с заключёнными сопровождали десять стражников, ехавших по обе стороны. Люди, сыпля проклятиями в адрес осуждённых нехотя расступались перед процессией. Проклятия сыпались на заключенных не переставая, отчего в воздухе повис, непрекращающийся гул. Но люди не ограничились одними проклятиями. У многих в руках оказались гнилые помидоры и яйца, которые тут же были пущены в ход.
– Смерть подлым Д,Арманьякам! Смерть изменникам!
Все трое сохраняли невозмутимый, а правильнее сказать – равнодушный вид. Ни яйца, ни гнилые помидоры, ни многочисленные проклятия, никак не сказывались на выражении их лиц. Лишь граф Д,Арманьяк изредка бросал на сына обеспокоенный взгляд. Филипп держался с непоколебимой твёрдостью. Со стороны казалось, будто он вообще ничего не замечает.
Всё верхнее одеяние осуждённых состояло из белой рубашки, на которой после попадания яиц и помидоров то и дело оставались следы желтоватого и красноватых оттенков.
Осуждённые, под непрекращающийся град проклятий, достигли площади Пилори. Их вывели из повозки и подвели к помосту с плахой. Огромного роста палач, с крепкими ручищами, в которых легко умещалось древко топора, стоял на помосте и следил за осуждёнными.
Гилберт де Лануа, распорядитель казни, поднялся на помост и коротко бросил палачу;
– Приступай!
– Среди них ребёнок! – последовал неуверенный ответ палача, – мне не приходилось казнить детей.
– Придётся! – коротко ответил Гилберт де Лануа, покидая помост.
Палачу не понравились эти слова. Сквозь прорезь маски, глаза палача с неприязнью следили за мрачной фигурой Гилберта де Лануа.
Герцог Бургундский встал со своего места и взмахнул белым платком.
Ги де Монтегю поднялся на помост. Прочитав короткую молитву и бросив последний взгляд на своего друга, он встал на колени и положил голову на плаху.
Палач одним уверенным ударом, отсёк ему голову.
– Прощай мой друг! – тихо прошептал граф Арманьяк, – скоро мы вновь увидимся.